и обосновался у Вывиховны. Правда, Таисия называла ее «сучкой» и никак иначе. Условия, в которых находились так называемые «молодые», были поистине невыносимы. С кухни Таисия их просто выжила. Два раза в кастрюлю с супом она клала дохлых мышей. Вывиховна от омерзения потеряла сознание, когда наливала суп в тарелку любимому. Теперь, опасаясь за здоровье, она варила в комнате. В другой раз, пока она мылась в ванной, Таська заколотила дверь гвоздем, и бедная Вывиховна орала там час с лишним. Теперь домком охранял ее у двери. Но главное, все бабы встали на сторону потерпевшей фиаско Таисии.
Сколько бы все это длилось, неведомо, не начнись в одно прекрасное время расселение. Из комнаток, где ютилось по три, пять, семь человек, нас стали развозить в отдельные квартиры. Великое переселение, новая жизнь! И неважно, что по существу все осталось по-прежнему и коммунальные отношения не исчезли и не изменились. Начало жизни, где все хаты с краю, было положено.
Кстати, Вывиховна уехала первой. Уехала, оставив всех в шоке. Она утром вошла в кухню, выбрав момент, когда все в сборе, и, нагло ухмыляясь, сообщила: «Можешь забирать своего домкома, Таисия. Увлечения проходят быстро. Кстати, – она оглядела всех на кухне и, выдержав паузу, доложила: – До колен болтается, но не поднимается! Поэтому-то ты и злая такая, Таисия. Так что бери его взад. А я выхожу замуж за большого человека. Не в смысле, чего у него в штанах, а по положению. Вы еще обо мне услышите. Желаю счастья в личной жизни и успехов в труде!» И, повернувшись на каблучках, вышла. А уже через час рабочие выносили ее вещички, а она садилась в «Победу» и заливисто, показушно хохотала. Ее сопровождал человек в солидном костюме и со злым желчным лицом.
Домком обратился к народу с речью, где подверг обструкции свое увлечение, дал анализ случившемуся и вверил собственную судьбу и себя самого общественности. И сказал еще, что никогда не верил в черные силы и духов. Но теперь, став невинной жертвой колдовства и бесовщины, открыто заявляет, что есть силы зла и он был околдован ведьмой. Речь имела широкий резонанс. Домком так искренне и чистосердечно каялся и даже всплакнул, что многие бабы стали кивать головами. Мужики, ясное дело, втайне его поддерживали, потому что на стороне дьявольские утехи были почти у всех, и их тоже не по собственной воле околдовывали ведьмы и колдуньи.
Оставим на время жизнь взрослую. Хотя она была определяющей для нас, ребятни. Мы были ее придатком, и всякое самое малое настроение взрослых отбрасывало на нас свою тень. И если Евдокимов старший гонял всю ночь свою толстую жену, то вместе с ней метались по соседям и трое его ребятишек. А Санька Акиньшин, только раз сунувшийся защитить маманьку от побоев, получил сперва от полоумного отца, а наутро и от матери, вставшей на защиту мужа-тирана. Черт их всех, взрослых, разберет! Потому двор и дворовая жизнь были единственно понятным и освоенным миром, где каждый знал свое место, степень дозволенного, где видна была и понятна всем и твоя сила, и твоя пригодность,