на глаза попался маленький уютный столик около трех огромных колонн в тихой, спокойной безветренной зоне. Он был украшен множественными гирляндами с теплым нежным белым светом, а на широких раскладных деревянных стульях лежали подушечки и теплые пледы.
Я, скорее, готовилась искренне поверить в то, что мы забрели в зону чужого романтического вечера, чем в то, что это устроено для меня Конрадом Шульцем.
– Я… – сердце вырывалось из груди – так бешено колотилось! Мужчина подвел меня к столику, на котором стояли закупоренная бутылка красного вина, сырная тарелка и различные фрукты. Но я прошла мимо, прямо к краю крыши, ограждённому высоким и широким выступом, и уставилась перед собой. Потому как высказать свои догадки мужчине в глаза не смогла бы:
– Ты… Ты собирался сделать предложение здесь, не так ли?
Конрад промолчал, и я наивно полагала, что мужчина по-прежнему стоит на расстоянии десяти шагов от меня. И когда его ладони крепко обвили мою талию, а нос уткнулся в шею, предательски вздрогнула.
– Это более логично, если учесть, что в твоем доме крыша полностью занята, а в доме Геба – свободна, – продолжила рассуждать я, несмотря на его пылающее дыхание на моей вмиг покрывшейся мурашками коже. – Но… Почему тогда ты сделал предложение там, в пентхаусе?
Он снова промолчал, оставляя меня наедине со своими путанными и волнующими догадками. Если быть совсем уж честной, я не ждала ответа изначально. Потому как если бы Конрад подтвердил мои предположения, вышло бы так, словно это предложение было не актом привлечения внимания и не способом манипуляции через Геба с Флорой. А чем-то… другим. Чем-то, что даже про себя было озвучить больно.
– Потому что тот момент показался мне особенным, – произнес он спокойно, где-то даже вальяжно. Я не слышала раската грома или намека на дождь, но меня мгновенно повело, словно после прямого удара молнии по позвоночнику.
Глаза мои расшились, и я не моргала до тех пор, пока роговицу не запекло.
– Только ведь ты…
«…позволил мне считать себя манипулятором!» – прокричала я про себя, но вслух не хватило сил, будто внезапно возникшее рыдание сжало мне горло. Я зажмурилась и несдержанно шмыгнула носом.
– Зачем ты заставляешь меня думать о тебе плохо? Тебе нравится, когда все вокруг тебя боятся? Нравится, уверена.
– Заблуждаешься, – как-то спутанно протянул он с секундной заминкой. Голос Конрада показался мне каким-то странным, пространным и будто выжатым с трудом, через силу. Я вдруг решила, что Шульцу было просто невыносимо общаться со мной на подобные «людские» темы. – Ты сделала вывод, а я не стал тебя переубеждать. То-то и всего, – он помедлил, закашлявшись. – К тому же, тебе все равно придется подписать контракт сегодня. Иначе я просто не выпущу тебя из пентхауса. И плевать, когда заканчивается прошлый рабочий контракт. Ты ведь осознаешь, что никто и никогда не скажет мне слово против? Я – закон, Эмми. И если я чего-то захочу, никто и никогда не сможет встать у меня на пути.
Я ахнула