отозвалась Бина.
– Но он не жёлтый, – добавила Зельда.
Ласло ещё немного покрутил конверт в руках, пытаясь оценить его плотность.
– Что это за бумага?
– Китайская, совсем как суп Тибо, на мой взгляд. Ручной работы. Старинная. Ценная. Пурпурный цвет, натуральный краситель. Исключительно изысканная бумага.
– И кто же, по-вашему, стал бы давать себе труд писать нам письмо на старинной китайской бумаге ручной работы?
– Кто-то исключительно изысканный, не иначе. Он знал, что мы оценим это по достоинству.
– Точно, – пробормотал господин Интригио, кладя конверт на стол.
– И? – обратилась к нему Зельда. – Ты что, не станешь его открывать?
Ласло встал из-за стола, подошёл к хрустальным витринам, в которых выставлялись некоторые из семейных реликвий, и, бросив на них беглый взгляд, открыл одну.
– На изысканность всегда отвечают не меньшей изысканностью, воробушек… – сказал он дочери.
И, показав ей изящный костяной нож для бумаг, с помощью которого намеревался открыть конверт, вернулся на своё место за столом, пока Зельда робко пыталась обозначить своё неудовольствие манерой обращения отца к дочери, которой давно минуло одиннадцать.
– А главное… – невозмутимо продолжал Ласло, – в случае, если, открыв конверт, мы выпустим наружу какое-нибудь ядовитое вещество, лучше знаменитого Ножа Для Бумаг «Амадей» тёти Освальды Хосе Интригерас ничего не придумаешь. Ах, до чего же невероятная это была женщина…
Ласло как следует вдохнул, придал своему лицу вдохновенное выражение и начал рассказывать одну из своих вечных баек:
– Её называли «Мадам Посол», хотя она ни дня в своей жизни не проработала в посольстве. Но клятву верности она, по своим собственным словам, всё же давала: поклялась всё время быть начеку. Среди шпионов не было равных ей в изворотливости. Например, чтобы избежать отравления, читая меню роскошного ресторана или облизывая почтовую марку, она заказала себе вот это…
Ласло помахал ножом.
Имоджен зевнула, ничуть не стесняясь, а Зельда спросила:
– И как же он работает?
Прежде чем открыть конверт, Ласло провёл ножом по языку.
– Достаточно чуть смочить лезвие слюной и использовать его как обычный нож для бумаг. В рукоятке таится хитроумнейший детектор токсичных веществ, и если на разрезаемой бумаге есть яд, это чудесное приспособленьице предупредит тебя.
– А почему «Амадей»?
– Потому что тревожный сигнал – это каватина из оперы Моцарта «Так поступают все», – с улыбкой ответила Бина. – В её сюжете упоминается мышьяк…
– Ах, тётя Освальда! Какое изящество, какое чувство юмора! Если бы не тот испорченный хамон, она бы и по сей день наводила шороху по министерствам, посольствам и роскошным казино… – вздохнул Ласло.
– Как бы там ни было, пока что опасаться нам нечего, – добавил он, стряхнув с себя все эти воспоминания. – Конверт