в канцелярии генерала Инзова. Тогда же и там же познакомился и поэтически очаровался местными молдавскими цыганами, их вольным бытом и пением. Приехав в Одессу, сей Пушкин принялся за поэму в байроническом духе «Цыгане». Издана же она была как раз за год до описываемых нами событий – в 1827-м. Когда книга эта доехала до одесситов, то они отнеслись к ней с большой благожелательностью. И сочли справедливой ее аттестацию, данную в «Русском инвалиде»[6], которому все, безусловно, доверяли: «Новая прелестная безделка А. С. Пушкина». И вправду прелестная! В Одессе, кажется, не было образованного человека, который бы не рассказывал, как именно он помогал заезжему поэту сочинять чудную вещицу – подбором имен, рифм и метафор.
Это я всё к тому, что к цыганам и цыганкам благородное одесское общество относилось позитивно, с вниманием и даже симпатией. Но, как говорится, всё имеет свои переделы. Тут же случилось вот что. Цыганка средних лет в обычных для сего племени одеждах, по одним описаниям (преимущественно мужским) весьма привлекательная, по другим (чаще женским) – внешности крайне отталкивающей, заглянула в «куафёрскую академию». Да там еще и попыталась потребовать, чтобы ее обслужил тот самый гожо чаворалэ, «красавчик», который изображен на «деревяшке».
К ней отнеслись с незлым смехом и постарались объяснить, что это заведение для благородных дам и господ, а подобные места, но попроще, имеются, скажем, в Молдаванской слободе, где, кстати, бессарабским цыганам и по названию самое место. Эта острóта была благожелательно принята окружающими. Однако возомнившая о себе невесть что цыганка ответила, что заплатить сможет, и настаивала на своем. Ситуация поначалу исключительно смешная, как часто бывает в случае недоразумений, начинала становиться тупиковой. Но не полицию же из-за таких пустяков вызывать.
Тогда вышел сам чаворалэ Люсьен и постарался разрядить обстановку. Он сказал – со своим неподражаемым шармом, – что с радостью обслужит долгожданную клиентку. Но есть проблема, и она в том, что прическа цыганки, совершенна, как, впрочем, и ее наряд. Так что вмешательство может только ухудшить «стрижку египетской царицы»[7]. Публика, давящаяся смешками, уже готова была взорваться смехом, но по интонации чувствовала, что это еще не конец мизансцены. И не ошиблась.
– А впрочем… – задумался де Шардоне, подкручивая свой виноградный усик. – Да! Я вижу, что можно сделать. Вот! – и быстрым мастерским движением отстриг у цыганки кончик одного локона, действительно, слегка выпиравшего на фоне остальных.
Дальше же было вот что. Не успели присутствующие рассмеяться, а пострадавшие волосы – долететь до полу, как цыганка схватила Люсьена за правую руку, держащую ножницы. И слегка притянула к себе, чтобы проще было вглядываться в его глаза. Лицо куафёра из Военного форштата на мгновение дрогнуло, как бывает у мальчишек, когда их обижают старшие. И эта растерянность не ускользнула от внимания посетителей.
Цыганка