место, – заключил я. – Площадка ровная и дров навалом.
– Джониевич, ну как? – повернулся Колотушин к старшему по званию.
– Да вы что, мужики?! – распахнув дверцу салона, тяжело приземлился тот на ноги и уставился на нас вытаращенными глазами: – Вы в своем ли уме? Да нас тут при первом же ливне затопит!
– А надувные матрасы на что? – сострил я.
– Джониевич, нормальное место, лучше не найдем, – мягко убеждал шефа начальник. – Дров вон сколько!
– А вода?! – взревел тот (так что даже водитель, с любопытством наблюдавший из кабины за перепалкой, мгновенно спрятал голову). – Где вода, я вас спрашиваю?! Кто за водой будет бегать? Ты?! – ткнул он пальцем в меня. – Бери ведра и дуй за водой! – и он демонстративно скрестил на груди руки.
– Володя, – рассудительно обратился я к начальнику. – Ты видишь, что получилось? Я же говорил тебе: не надо покупать водку. Вот перед тобой результат, – указал я на тяжело дышащего, налитого кровью Джониевича. – Хорошо еще, не все дали им выпить. Но если дальше так пойдет – будем нянчиться с ним, как с дитём. Хуже! Дите хоть можно как-то угомонить.
– Вас самих надо угомонить, кретины! – гремел Сыроватко (собственный авторитет, видно, заботил его сейчас меньше всего). – А ты, Федька!.. Шесть лет назад ты сопли рукавом утирал, студентишка хренов, а теперь!..
– Ну-ну. Вот так и раскрывается сущность человека, – усмехнулся я, наслаждаясь своим психологическим превосходством. – Ладно, пора разгружаться, – обойдя гневно сопящего Виктора Джониевича, я влез в салон машины и принялся выкидывать оттуда тюки.
– Да вы что! – взвился Сыроватко. – Да вы, я вижу, и без водки охренели!
Колотушин, поколебавшись, чью сторону принять, присоединился все же ко мне (но, похоже, уже начиная раскаиваться в этом, уже гораздо менее решительно).
– Да вы совсем идиоты?! Загружай обратно! – неслось снаружи, пока я освобождал вахтовку от нашего груза (а Кириллыч складывал все на поляне).
– По-моему, клоунов у нас в штате нет, – негромко, но так, чтобы Джониевич слышал, проговорил я.
Поддразнивая таким образом разбушевавшегося коллегу, я еще сильнее выводил его из себя, и это доставляло мне какое-то садистское удовольствие. В душе всплыла какая-то муть. Наверное, мне отрадно было видеть, что не только я могу быть жалким и неприглядным. Возможно, так я надеялся взять у жизни хоть какой-то реванш.
– А ты… ты… – трясся шеф, – ты забыл, раздолбай, как мы с тобой на Верхоянье тонули?
Действительно, было такое. Эпизод этот как-то затёрся в памяти, хотя стоило бы его обновить. Чуть позже.
Однако справедливо ли сравнивать Верхоянский хребет и почти плоское Южное Зауралье?!
Впрочем, если честно, я не мог гарантировать, что нас не подтопит тут при первом же крепком ливне. Да и перспектива обитать в палатке, спать вповалку, ютиться в ней во время непогоды бок о бок с Виктором Джониевичем не очень-то прельщала и меня. Зачем же я так упорствовал? Только чтобы досадить Сыроватко?
Забавно: все это