его рыбак.
Легкий ветер развевал длинные волосы монаха-схимника, и они вороными крылами взлетали опричь его головы. Черная ряса свободно трепетал, подобно волосам, стянутая лишь узким кожаным ремешком в талии. Сам ремень был испещрен странными узорами. Если не задерживать на них взгляд, узоры казались ликами святых. Ан, нет! Присмотришься получше – и тарабарщина какая-то получается.
– А пошто он тебе? – ответил Аверьян на настойчивую просьбу, распрямляя затекшую спину. – Степка, ведь, и ковша до рта донести не может, нос себе не разбив!
Рыбак задумчиво посмотрел на челнок для починки сетей, что держал в руке, а затем перевел взгляд на плоды своего труда. Аверьян уже давно обучал старших сыновей рыбацкому ремеслу, и многое им позволял, однако до починки сетей не допускал никого. Это была его святая святых! А, ну ка сыновья что-нибудь пропустят, и вожак косяка ударит в прореху в снасти, увлекая за собой остальных рыб?!. Вот уж тогда и улов пропадет, и снасти только выкинуть останется.
– Вот и я про то же, Аверьян! – улыбнулся монах, словно продолжая старый диалог. – Все мы под богом ходим, и лишь ему ведомо, для чего та, или иная тварь земная предназначена. Только волей всемогущего встретились мы с вами, и не перст ли это божий? Сам знаешь, что Степану рыбаком не быть. А посему, другая ему судьба предназначена. Особая судьба!
– Ну, говорильню говорить ты мастер большой! – остановил его Аверьян. – «Судьба особая»! Куда, как не особая! Не каждый, поди, умудрится топором ухо себе отрубить!..
Рыбак выпустил из рук челн, и тот повис на шнуре меж растянутых сетей. Отряхнув руки, словно собираясь к трапезе, Аверьян вытер их о портки, и протянул правую ладонью вперед.
– Ну, будь по твоему! – проговорил он. – Мобуть, чему толковому и научишь мальчонку. Ты, током, обещай мне не шибко его хворостиной гонять!..
– Да, побойся Бога, Аверьян! – улыбнулся монах, и ударил по протянутой руке. – На кой бес мне, скажи, хворостина, если малец едва ли не в брюхо ко мне лезет, едва я рот открываю?!.
– Ну, вот и славно! – согласился с монахом рыбак, и обернулся к крутому береговому скату. – Что-то Евдокиюшка обед мне не несет…
А над обрывом бежали облака. Ветер гнал их с гор, словно башкирец стадо баранов. Облака вытягивались в линию у самого зенита, легкими тенями омрачая лик солнца. И не понять сейчас было, принесут ли они с собой долгожданный дождик, или вновь проказник-ветер прогонит их в заволжские степи.
Опережая облака, над самым обрывом появилась белокурая головка. От стремительного бега девчонки-десятилетки кокошник сбился на затылок, а две жидкие косицы подпрыгивали и хлестали Евдокию по спине. Девчонка прыгнула с обрыва вниз, на тропинку, едва удержавшись на ногах. Расписной сарафан зацепился подолом за прошлогодний сухой репейник, словно помогая малолетке не упасть. Затем толстенный травяной хлыст обломился, и вниз посыпались сухие листья и мелкие кусочки глинозема.
– Тятя, тятя! – закричала девчонка, испуганно размахивая руками. – Дядьку Евлоха в лесу