сказал я, пытаясь придать своему голосу хладнокровия. – До сегодняшнего утра я был гостем отеля. Как ты, должно быть, слышал, я болел, и болел тяжело. И я понятия не имел, где живет Аднан, пока он сам не рассказал мне про chambre de bonne по соседству…
– Так вот когда ты решил отобрать у него комнату!
– Кстати, меня зовут Гарри, – сказал я, надеясь сменить тему разговора. Но повар проигнорировал протянутую ему руку.
– Значит, телевизор у Сезера? – спросил он.
– Я уже сказал.
– Я убью Сезера!
Омар рыгнул, громко. Выудил из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Я мысленно застонал – ненавижу табачный дым! – но счел момент неподходящим, чтобы попросить его не курить.
– Ты американец? – спросил он, выпустив дым из ноздрей.
– Угадал.
– Тогда пошел в жопу!
Он улыбнулся наглой хмельной улыбкой, наблюдая за моей реакцией. Я сохранил невозмутимый вид.
– Аднану конец. Когда они отправят его в Турцию, он умрет… в тюрьме. Четыре года назад он убил человека. Парня, который трахал его жену… Потом он узнал, что тот вовсе не трахал его жену. Но парня уже не вернешь. Плохо, очень плохо… Вот почему он сбежал в Париж.
Аднан – убийца? Это казалось невероятным. Впрочем, все, что происходило вокруг меня, казалось невероятным… и все-таки это была реальность, от которой никуда не деться…
Сигарета, выпавшая изо рта Омара, приземлилась прямо на свежевымытый пол. Повар затер окурок ботинком.
Потом он опять громко рыгнув, распространяя вокруг запах перегара, развернулся и вышел.
Я открыл окно, чтобы проветрить комнату. Потом поднял с пола окурок и бумажным полотенцем стер пятно от пепла на линолеуме.
В туалете меня поджидала куча несмытого дерьма – привет от Омара. Я дернул за цепочку, чувствуя, как во мне закипает ярость. Справив малую нужду, я вернулся к себе и врубил джаз – в злорадной надежде досадить мерзавцу. Парижскую ночь разорвали нервные диссонансы Орнетта Коулмена, однако ни стуков в стену, ни криков «Убери эту муть» не последовало.
Наслаждаться скрипучими импровизациями в такой обстановке было выше моих сил. Да ну его к черту, этого Коулмена! Комната была слабо освещена. Я обвел ее глазами, поражаясь убожеству жилья. Мои жалкие потуги сделать ее уютной ни к чему не привели… И вот тогда я заплакал. В последние месяцы мне пришлось пролить немало слез, но они были… другими, что ли. Я лежал на кровати, уткнувшись в подушку, и оплакивал все, что потерял… Я чувствовал себя униженным, загнанным в капкан. Минут пятнадцать я не мог остановить эту истерику, но и потом, когда рыдания стихли, мне не стало легче. Такое горе не смоешь слезами… как бы мне этого ни хотелось…
И тем не менее я заставил себя, сняв футболку и трусы, встать под душ. Потом я вытерся полотенцем, принял таблетку зопиклона и провалился в сон.
Проснулся я лишь в полдень, с тяжелой головой и сухостью во рту. В туалете меня ждал описанный стульчак. Омар, как и положено животному, пометил свою территорию.
Почистив зубы над кухонной раковиной,