Я вдовец. Этому, знаете ли, тоже надо научиться. Столько всего. Овощной суп я уже могу.
Прочь, только прочь. Это ужас, конечно, то, что с ним случилось, но… Он найдет себе другого врача.
– Да, – задумчиво протянул Клинк, снова направляясь к умывальнику. – Думаю, вам лучше одеться. Справку я бы вам выписал, только если бы вы и в самом деле были больны. Но, судя по вашему виду, разрыва легкого у вас нет. И разрыва сердца тоже.
Только не отвечать. Не ввязываться. Никакой полемики.
– Вы не один такой, кому из Берлина уехать хочется. Кое-кто из ваших коллег уже приходил ко мне с той же целью. Но лучше вам остаться. Вам всем лучше остаться. Иначе показатели не сойдутся. Видите ли, сейчас идет грандиозный эксперимент. Причем в полевых условиях. Знали бы вы, до чего интересные операции приходится делать моим коллегам.
Вот черт, еще и пуговица от рубашки оторвалась.
– Да, господин Сервациус. – Доктор теперь держал в руке тарелку, изучая ее как некий совершенно непонятный и прежде невиданный предмет. – Оставайтесь в Берлине. Лишать себя такого опыта непростительно. Как знать, вдруг вы переживете нечто такое, что пригодится вам для следующего фильма. Или эта тема не вполне отвечает вашей творческой манере?
Пиджак можно и на лестнице надеть.
– Погодите, господин Сервациус. – Голос Клинка зазвучал вдруг твердо и властно. – Я должен еще кое о чем вас предупредить.
– Да?
– Вы наверняка кого-нибудь найдете, кто выпишет вам этот больничный. Может, вам даже удастся отправиться в живительные Альпы. Только вам это не поможет. Мы, врачи, ужасно болтливый народ, а вы человек известный. Так что я непременно обо всем узнаю. И тогда я на вас донесу.
Он уже распахнул дверь, но тут остановился.
– Донесете?
– Вы намереваетесь уклониться от работы на важном военно-стратегическом объекте. Это саботаж. Подрыв боевого духа. Вы сами сказали: «Война проиграна».
– Я никогда…
– «Наш вождь – полное говно», вы сами сказали.
– Вам не поверят. У меня друзья.
– Вы правда так думаете? – Доктор Клинк сел за свой письменный стол. – Что ж, тогда положитесь на них. И желаю вам благополучного выздоровления, господин Сервациус.
Рукопись Сэмюэля А. Саундерса
В бумагах Вернера Вагенкнехта нашлось довольно много текстов, назначение и характер которых трудно определить однозначно. Собственно дневниковые записи фиксируют обычно события, происшедшие в определенный день, и обладают, видимо, высокой степенью достоверности. Это, однако, вряд ли можно утверждать в отношении отдельных, с указанием имени автора, произведений малой прозаической формы, обычно имеющих собственное название и по характеру скорее напоминающих рассказы – жанр, к которому Вагенкнехт в годы своей активной литературной деятельности обращался не раз.
Хотя в качестве персонажей в этих несомненно законченных текстах фигурируют реальные лица, не исключено, что ситуации, в которые поместил их автор, являются