промчался автомобиль. «Лада» вишнёвого цвета на большой скорости врезалась в сосну.
В этот момент парень не испытал жалости или сочувствия. Только радость. Да, радость, что он, Влад, жив и здоров, а тот, кто в машине, возможно, нет. Парень не стал подходить, чтобы помочь. Даже не стал смотреть туда. Тихо пропел:
– Твоя вишнёвая «девятка»
Меня совсем с ума свела.
Твоя вишнёвая «девятка»
Покой мой напрочь отняла.
И быстрее зашагал домой, видя, как несколько человек побежали к месту аварии.
Какая разница, подумал парень, выживет этот человек или нет. Какая разница ему, Владу. Кто они? Родные? Близкие? Никто! Ноль! А что врезался – сам виноват… А он, Влад, тоже сам виноват? Эти Трое сказали, что по совокупности деяний всех людей происходят катаклизмы. И дети болеют, погибают…
Парень остановился. Повернулся, посмотрел назад. Махнул рукой и пошагал быстрее домой.
Влад жил с мамой, Раисой Викторовной, бывшей учительницей начальных классов. Квартира – типичная хрущёвка, не видевшая ремонта лет тридцать.
Отец его умер от болезней, приобретённых на ликвидации аварии Чернобыльской атомной станции. Умер на диване под большим портретом Ленина в резной раме, которого он боготворил. Картину эту так никто не снял, хотя мама безразлично относилась к вождю мирового пролетариата. Даже несмотря на то, что её крепкая крестьянская семья была раскулачена, как она рассказывала, деревенскими пьяницами, ставшими благодаря революции колхозной властью.
Влад не смог попрощаться с отцом. В час его смерти он был в областном городе, учился в техническом университете. Но мама рассказывала, что последние слова отца перед тем, как отойти в мир иной, – он ни о чём не жалел. Жил для людей и умирал с чистой совестью.
Влад тогда не понял его жертвенность. Да и теперь не принимал этого мировоззрения. Да, было счастливое советское детство. Влад помнил, что тогда было спокойней. Как говорили, была уверенность в завтрашнем дне. Но всё-таки, полагал парень, советских людей оболванивала пропаганда. Мол, только идеи светлого будущего человечества, жизнь при справедливом строе имеет ценность. Классовая борьба, революции – вот якобы, на что нужно потратить жизнь. И на работу в Чернобыль, в Припять отец поехал своему желанию, зная об опасности. Мать со слезами отговаривала. Но он был непреклонен.
Конечно, отец был коммунистом. И Влада хотел назвать в честь вождя мирового пролетариата. Он перебирал, как рассказывал потом, имена: Владиль, Влаиль, Вилюр, Виолен, Владлен. Мама как-то сумела настоять на имени Владик.
После смерти отца у Раисы Викторовны случился инсульт, но женщина, как говорят, выкарабкалась. Правда, часто стали случаться головные боли, провалы в памяти. Иногда она говорила о непонятных окружающим вещах.
Социализм канул в Лету. Завоевания этого строя потихоньку уничтожаются пришедшими к власти либералами. Ныне капитализм. Где каждый выживает как может. Каждый за себя. И Влад за себя. Ещё в перестройку он почувствовал этот ветер перемен