глаза. Это он только с виду – будто пыльным мешком по голове шарахнутый. Сопрет у тебя что-нибудь – как пить дать! И вообще, ты для чего от Богдана ушла, чтобы со всякими оборванцами якшаться?
Размахивая руками, будто отгоняя докучливых насекомых, Лика переходила на крик.
– Ну, может ты и в самом деле долбанулась, так обратись к своим товарищам, они тебе мозги на место вправят, если это вообще лечится!
– Лика, перестань. Ты ведь его не знаешь, – пыталась остановить подругу Лиза. Она говорила тихо, поспешно и невероятно нервничала – вдруг Вербицкий услышит эти ужасные слова, – знаешь, давай потом поговорим, я сама к тебе поднимусь и все расскажу.
– Ну уж нет, говорить с тобой на эту тему я буду именно сейчас, а если ты боишься, что он услышит и сбежит, то напрасно. Таким ведь плюй в глаза – божья роса. А по поводу тебя я скажу следующее…
– Прекрати, Лика. В конце концов, тебя это не касается. Почему ты вообще считаешь возможным меня поучать, – Лиза почти плакала.
– Так вот, позволь закончить. Ты попросту взбесилась от жира, Богдан тебя слишком баловал, потому теперь… – визжала Лика, но вдруг остановилась на полуслове. – Драсте, – произнесла она уже совсем иным голосом – бархатистым и томным. Подобные метаморфозы приключались с Ликой лишь с появлением мужчин в непосредственной близости. – Ну ладно, Лизон, я пошла.
– Простите, если помешал. Лиза, у тебя телефон звонит, – произнес он и снова укрылся в комнате.
А Лиза, продолжая смотреть на то место, где только что стоял художник пыталась понять, слышал ли он все те мерзости, что выплеснула из себя ее подруга, или все-таки нет и, наконец, очнувшись от стопора, она произнесла:
– Лика, сейчас ты уйдешь из этого дома и не вернешься сюда до тех пор, пока не осознаешь, что ты не имеешь права осуждать и обсуждать меня, этого человека и наши отношения…
После этого случая Лика целый месяц не звонила и не заглядывала в дом, а, явившись сейчас, явно нервничала. Руки ее ходили ходуном, глаза бегали, а выражение лица было слишком уж молодецким. Помимо всего прочего, весь облик Лики свидетельствовал о том, что она решилась на поступок, если уже не безрассудный, то, по крайней мере, дерзкий. Об этом Лиза догадалась по лаковым ботфортам, надетым, чтобы спуститься в соседнюю квартиру, лилово-блескучему костюму минимальной длины и макияжу, в сравнении с которым павлиний хвост выглядел бы подобно скучному оперению несушки.
– Проходи, Лика. Только не шуми, ради Бога – Леонид Алексеевич неважно себя чувствует, – Лиза постаралась придать своему тону радушие, но выходило плохо. – Я сейчас чайник поставлю, а ты покури, если хочешь.
– Не, чаю не надо, – начала Лика, жадно затягиваясь, – я чего пришла-то, чаи распивать что ли? – она явно тянула время. – В общем, мать, знаешь, ты не обижайся. Сама не пойму, что на меня тогда нашло, вечно лезу не в свое дело… Простишь? – и она скроила на лице довольно потешную гримасу, олицетворяющую раскаяние.
– Уже простила, не стоит и вспоминать, –