в себя зло и противоположно злу (старая иудео-христианская проблема), бессмертие противоположно жизни, но жизнь противоположна смерти, а не бессмертию. Реальные бинарности либо асимметричны, либо противоположны с некоторыми искажениями. Именно поэтому, слава Богу, не математизируемы и не программируемы. Они лишь допускают возможность абстрактного редукционизма до прямого и полного противопоставления.
А коли так, то и все это пространство – слегка кривое зеркало, с ловушками и эффектами, кажущимися нам искажениями и обманами. Нам не хватает слепоты веры и доверия этому пространству, и всё-то нам кажется и мнится, что, если вглядываться в него попристальней и в более мощный телескоп-микроскоп, мы увидим его истинную прямизну. А оно истинно кривоколенно. И в этих искривлениях заложен глубокий смысл – по прямолинейному пространству мысль и воображение скользят бесплодно, ни на чём не задерживаясь и не испытывая шероховатого трения искажений. Мир слегка не в фокусе, чтоб мы могли останавливаться в своём потоке мыслей на мутных тенях идей.
Нам вменено быть склонными и причастными к Добру. Как утверждает и доказывает В. Лефевр, предпочтение между Добром и злом проходит по «золотому сечению» – 0.62. Это значит, что мы лишь склонны к Добру, но не принадлежим ему. Это – первая трагедия. Наше несовершенство и не беcспорная принадлежность Добру усугубляется не только свободой – свободой выбора между Добром и злом, но и тем, что мы совершенно не знаем и путаемся с содержанием Добра.
Другая трагедия заключается в гамлетовском вопросе:
Что благородней духом – покоряться
пращам и стрелам яростной судьбы?
Иль, ополчась на море смут, сразить их
противоборством? Умереть? Уснуть?
– И видеть сны, быть может…
какие сны приснятся нам во сне?
Вот, что пугает нас, вот в чём причина
того, что бедствия так долговечны.
Жизнь – это Добро? Но жизнь не совместима с бессмертием по природе своей, как Василиса Прекрасная не совместима с Кащеем. И, следовательно, бессмертие – зло? Но как быть тогда с бессмертной душой, бессмертием Бога, беcсмертием Гомера и других великих, бессмертием как высшей мечтой и ценностью? А если жизнь – зло, то смерть – Добро?
И там, где мы видим тяготение людей к жизни как к Добру, мы видим почти животную, упорную борьбу за своё здоровье и долголетие, превращение жизни в сплошное тягание железа и диету, в рационализацию жизни и её уничтожение, таким образом. И здесь же мы видим предательство во имя жизни и трусость во имя жизни, мы видим утробное, почти звериное материнство и презрение к прожитой почти до конца жизни своих родителей.
Если неровный квадрант «жизнь как Добро» орошается мелкими и постоянными заботами ни о чём и по пустякам, то противоположный ему «бессмертие как зло» – как из ведра, обухом по голове, пыльным мешком из-за угла.
Здесь