сволочное время считаю, что люди должны оставаться людьми!
То-то же! – суровый рот Севастьянова тронула едва приметная улыбка. А Шадрин продолжал:
Если твоё предположение верно и Гоглидзе решил таким образом мне помочь, представляешь, на какой риск он пошел?
Ещё бы! Он поставил на кон свою жизнь: ведь рассекречивание агента, внедренного не иначе, как по приказу самого Берия, тянет на «вышку»… – Севастьянов раскрыл коробку папирос «Памир», закурил и глубоко затянулся. – Да, ситуация, аж мозги нараскоряку! А ведь тут еще один вариант просматривается: а что, если вся эта история инспирирована в Главке, чтобы разделаться с тобой или со мной, а шпиона с кличкой «Четвертый» не существует вообще?
– Категорически не согласен! – покачал головой Шадрин. – Случай с майором Рутковским – реальное событие и кто-то из моих деятелей его обнародовал… Но может быть, дело вовсе не в тебе и мне, а в самом Гоглидзе и это Берия Сергея Арсеньевича проверяет? Приказал кому-то из хабаровских стукачей подбросить письмо в твою папку, а теперь ждет: доложишь ты ему о том, что донос побывал в твоих руках или смолчишь?
– И сообщит ли, Гоглидзе, в свою очередь, об этом в Москву? – завершил мысль полковника Севастьянов и, помолчав, добавил. – Когда-то в нашей деревне мужики говаривали: без бутылки тут хрен разберешься! Хотя бутылка вот она, на столе…
– Ну и что будем делать?
– А что тут делать? Всё уже сделано! Оставить без внимания это письмишко я, согласись, не мог, именно поэтому ты здесь.
– Не было бы хуже, Андрей Иванович… – попытался возразить Шадрин, но Севастьянов не дал ему закончить:
– Погоди! Я анекдот в тему вспомнил: ведут двух вятских мужичков на расстрел. Один говорит: «Может, попробуем сбежать, Ваня?» Другой отвечает: «А хуже не будет, Петя?»
Офицеры сдержанно посмеялись. Гася невеселую улыбку, Севастьянов произнес:
– Как будет, так и будет, где наша не пропадала! А пока лишь одно могу сказать – Гоглидзе не похож на Иуду, я его уже довольно неплохо изучил. Есть, конечно, кое-какие особенности характера, но в целом… – комиссар резко оборвал фразу и сменил тему. – Ты давай-ка лучше расскажи: что там у вас на самом деле произошло?
– Ничего особенного, – поиграл желваками на скулах Шадрин. – Никакой утайки от инспекции по кадрам не было. Просто ни меня, ни самого Якова никто об этом не спрашивал. А младший Рутковский погиб как герой! «Этот мерзавец… – Шадрин едва не сказал «ваш», – этот мерзавец «Четвертый», главного не знает: когда Максим вызвался прикрывать пулемётным огнём отход своих бойцов, то уже был безнадежен». Изрешечены обе ноги, несколько осколочных ранений в грудь и в живот. Только и держался, что здоровьем своим богатырским. А на смерть пошел осознанно, понимал, что все кончено.
– Откуда такие подробности?
– К заместителю заезжал комиссованный по ранению офицер, вещи кое-какие передал, рассказывал о том бое под Смоленском. «Четвертый» слышал звон да не знает, где он. Всё переврал, сволочь! И