и выискивать следы преступления.
Теперь жизнь поделилась для несчастного бомжа на до и после. До, когда в его груди бушевала злоба, и он мечтал избавиться от ненавистных голосов и мыслей, и после, когда в пустоте сознания поселилась тоска, граничащая с безмерной жалостью и состраданием. Возмездие наконец догнало Дергачева и приняло нездоровую форму извращенного желания все вернуть. Сейчас бомж был уверен, что непременно справился бы с одолевающими чужими воспоминаниями, что это было бы совсем несложно, лишь бы Тихон снова ходил по земле. Бомж больше никогда не появлялся на побережье, стараясь даже не смотреть в сторону бушующего моря, а про покинутую хижину приказал себе навсегда забыть. Первое время у него это отлично получалось, он целыми сутками бродил по окрестностям и слушал шум ветра, надеясь расслышать в его порывах желанный голос. Но проходили дни, тоска разрасталась и однажды Дергачев решил, что лучшим вариантом будет последовать вслед за Тихоном его же дорогой. Выбрав себе укромное место в посадках, Дергачев вытащил из-за пазухи нож и с силой провел по тощему горлу. От боли в глазах запрыгали всполохи и дыхание сбилось. «Скоро я снова увижу Тихона, – едва успел подумать он». Но несчастному бомжу и здесь не было удачи. Вездесущие местные вовремя заметили манипуляции странного человека и отняв нож, погрузили в захламленную «шестерку» и повезли его в ейскую травматологию. Там Дергачеву наложили швы и обкололи сильнодействующими анальгетиками, на которые у него с детства проявлялась особая реакция организма. Все попытки привести в чувство извивающееся в конвульсиях тело результатов не принесли. Растерявшиеся медики, подняв его документы, не нашли ничего лучше, чем отправить непонятного пациента по месту прописки, отдав на растерзание столичным светилам. Дергачев ничего не запомнил из того, что было в долгой дороге до Москвы, он надеялся, что медики не довезут его, настойчиво и ревностно отыскивая в себе признаки умирания. Судьба не пожалела Евгения и в этот раз. Полубессознательное тело было возвращено к жизни и отправлено на доработку в московский псих невродиспансер, куда по правилам отправляли всех несостоявшихся самоубийц.
Второй месяц Дергачев проводил в светлой палате, привычно сверля глазами белые стены. Он не до конца понимал, что от него хотели доктора, каждый день навещавшие его и скрупулезно набирающие в разные пробирки его биологические образцы. Никаких таблеток и уколов Дергачев не получал, а ежедневные посещения наводили на него тоску. Она, конечно, ничем не напоминала ту, что жила теперь в его сердце и никуда не хотела покидать свое надежное пристанище. Дергачев видел сны про побережье и ученого. Теперь это были вполне обычные здоровые сны, но всякий раз, просыпаясь, Дергачев утирал худой ладонью мокрые глаза. От врачей не укрылось его мрачное состояние, и они с новой силой принимались исследовать, набирать и анализировать. По их заключениям, он был совершенно здоров психически, но они почему-то не торопились провожать его за порог.
Однажды Дергачев