с Боткиным, но уже успел заметить, что купец был добродушен, незлоблив, и, как многие, пользовался этим.
– Не будем, не будем, – быстро сменил тон Феоктистов. – Но смотри, Василий, сколько народу собралось! Велик Гоголь! Велик!.. Жаль, мало виделся с ним!
– Да… нелюдим был. Я с ним так и не сошёлся накоротке. Говорят, от голода помер. Неужто я бы не уважил такого человека?
– Эх, Василий! – с укоризной воскликнул Феоктистов. – Всё ты на свой аршин меряешь! О вечном надобно думать! Вот… для меня Гоголь – всё! Я его никогда не забуду. Великий человек!
– Пойдём-ка лучше подсобим господам студентам! – ответил на пафос приятеля практичный купец.
Боткин и Феоктистов взялись за гроб.
– Эх, – крякнул Боткин.
И качнул он Гоголя, хорошо качнул, во всю купеческую удаль.
Деньков этак на пять, может, шесть… вперёд.
На столе у губернатора Москвы графа Закревского лежал томик с произведениями Николая Васильевича Гоголя. Спустя несколько дней после похорон граф решил перечитать кое-что из написанного этим «странным хохлом». Начал читать и увлёкся. «Н-да… едкий был литератор! Но как метко схвачено! – дивился он гоголевскому таланту. – Конечно, я видывал такое общество и типов таких, однако же, нельзя вот так прямо об этом писать! Смело!..»
Закревский закрыл книгу, поправил свой знаменитый набриолиненный завитой клок волос на макушке лысого черепа, провёл рукой по гладко выбритым щекам.
«Поди Гоголь меня тоже бы описал! – подумал он, разглядывая себя в зеркале. – Похож! Бороды вон заставлял Аксаковых сбрить. Чем не повод для сатиры. – Закревский ещё раз провёл по гладким щекам. – Так для пользы отечества сие необходимо, ещё Пётр Алексеевич пример нам давал! Да и как Москвою-то управлять, ежели московские бороды иногда не укорачивать! Зарастут ведь, замшеют. – Губернатор покосился на открытые страницы книги с портретом Гоголя. Казалось, писатель иронично улыбнулся. – Ну, хорошо! – стушевался Закревский. – Ужо скажу Сергею Тимофеевичу – пускай растит! А сын – ни-ни!» – И довольный таким соломоновым решением генерал-губернатор велел секретарю запускать первого из виновников.
Феоктистов вошёл в кабинет, робко поклонился и замер в ожидании.
Губернатор отодвинул в сторону гоголевский том, чтобы тот более не смущал его в делах государственных, взял бумаги со стола.
– Евгений Михайлович! – строго произнёс он. – Я получил депешу из Петербурга от их превосходительства графа Орлова. Так вот, петербургское начальство недовольно публикацией статьи господина Тургенева в «Московских ведомостях» на смерть… – Закревский поморщился, приблизил к себе бумаги и прочёл: – На смерть… этого лакейского писателя.
– Ваше сиятельство! – пролепетал Феоктистов.
– Крайне недовольно! – повторил граф. – Настолько, что попросили меня, губернатора, разобраться. А мне известна ваша неблаговидная роль в публикации сего пасквиля! Вы отнесли заметку Тургенева в газету?
– Я… вместе с Боткиным.