и непреодолимое желание нажать пальцем несколько раз, чтобы на экране замелькали и наконец застыли ровные буквы. Вверху чуть более крупными было написано «Диана Лозинская» и чуть ниже – «Роман „Весна“». Я почувствовал, как внутри меня что-то изменилось и эти буквы стали самым важным, моей надеждой, единственной связью с ней, прекрасной женщиной с каштановыми волосами. Когда из твоей жизни уходят близкие люди, с первой болью наружу вырываются крики отчаяния, тело становится чужеродным, лишаясь возможности чувствовать и воспроизводить какие-либо движения без надобности. Потом ты понимаешь, что жизнь потеряла смысл, и пытаешься свести с ней счеты за несправедливость. Почему они? А ты? Тебе-то что теперь делать? Но как же становятся важны все нюансы и детали прошлого, счастливого, оно, словно волна, все время с новой силой возвращается к тебе и накрывает собой, разрушая песочные фигуры будущего, безнадежно рассыпающиеся на мелкие крупицы. Тебе хочется прикрепить воспоминания к своей коже, просто прикрепить их степлером, чтобы еще острее почувствовать боль, когда на ум приходят все истории и все родинки, которые ты мысленно целуешь и считаешь. Рождение дочери и ее доверчивые, смотрящие на тебя широко открытые глаза из крошечного конверта, который поначалу и на руки-то боялся взять, спокойное и чуть раскрасневшееся лицо Дианы после того, как мы любили друг друга.
Этот файл с мелкими буквами стал моей надеждой, моим смыслом, моим поиском утраченной женщины. Это не было чем-то странным и необычным, если учесть, что Диана читала много книг по искусствоведению и испытывала особые чувства к итальянским художникам эпохи Возрождения, выделяя из всех скромного и противоречивого Сандро, но этот созданный ею параллельный мир, ставший таким реальным и осязаемым на мониторе компьютера, был тем, что я пропустил в ней, безнадежно утратил и теперь обрел.
Когда это случилось и моя жизнь отчетливо поделилась на до и после, я снял люстру и выкинул ее за дверь, повесив на деформированный, одиноко торчащий шнур неуклюжую лампочку. Она отчаянно торчала из потолка и была моей связью с прошлым, навязчиво и безжалостно напоминая о том, что уже не вернуть. Я не мог сопротивляться, да и не хотел. Это резкий, недвусмысленный свет был моим спасением. Любая люстра лишила бы меня этого, добавив свое настроение. Мне нужен был чистый свет без всякой примеси, чистый льющийся свет, как проводник. Идею с чистым светом я украл, не спрашивая разрешения. Так часто бывает, когда нам что-то очень нравится или созвучно нашему пониманию. Мы читаем книгу и, находя в ней те самые строки, подчеркиваем карандашом выдернутую из контекста мысль и бесстыдно приписываем себе. Мы все время без спроса берем чужое, не испытывая при этом чувства вины, без всяких церемоний.
Офис моей компании находился на Невском, в самом его центре, в доме 46, пульсирующей артерии города, и занимал несколько этажей. Я мог позволить себе помечтать и поработать в своем кабинете, прежде чем отправиться решать новые задачи