Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии
задать ему несколько вопросов, – честно сказал я.
– А если он вам не ответит?
– Как вы сами сказали, Салливан – человек неглупый. – Я убрал диск в карман куртки. – Спасибо за помощь, доктор. Я бы посоветовал вам в семь вечера находиться где-нибудь подальше от своей работы. Ещё раз огромное вам спасибо.
– Как я уже говорила, мистер Ковакс, я делаю это для себя.
– Я имел в виду не это, доктор.
– О!
Я прикоснулся к её плечу и быстро отступил прочь, под дождь.
Глава двадцать четвертая
За несколько десятилетий сидевшие здесь протерли на дереве скамейки удобные углубления под ягодицы; аналогичным образом были обработаны и подлокотники. Уютно устроившись в анатомически верных изгибах, я закинул ноги на край скамейки, ближайшей к двери, за которой наблюдал, и погрузился в изучение надписей, вырезанных на скамье. За долгую дорогу пешком через почти весь город я промок насквозь, но зал был приятно натоплен, а дождь теперь бессильно барабанил по длинным прозрачным плитам островерхой крыши высоко над головой. Через какое-то время появился робот-уборщик размером с собаку и вытер грязные следы с пола из расплавленного стекла. Я лениво проследил за тем, как исчезли все записи о моём появлении здесь.
Было бы просто бесподобно, если бы так же легко можно было стереть электронные следы. Но, увы, такое по силам лишь легендарным героям минувших эпох.
Робот-уборщик уехал, и я вернулся к изучению наскальной живописи. Большинство надписей было на амеранглике и испанском; эти старые шутки я уже видел в сотне подобных мест: «Carbon Modificado!»[5], «Без оболочки ты никто» и древняя хохма «Здесь был видоизмененный абориген». Но на обратной стороне спинки, вырезанная вверх ногами, крошечным островком спокойствия в море бушующей злости и раненой гордости красовалась странная строчка, выведенная японской катаканой:
Натяни новую плоть подобно взятым напрокат перчаткам
И снова сожги свои пальцы.
Судя по всему, автору этих стихов, чтобы вырезать надпись, пришлось перевеситься через спинку, и всё же каждый иероглиф был выполнен с тщательным изяществом. Я разглядывал вырезанные значки, а тем временем у меня в сознании натянутыми струнами звучали воспоминания с Харлана.
Из размышлений меня вывел внезапный взрыв плача. Молодая чёрнокожая женщина и двое детей, тоже чёрнокожих, изумлённо таращились на стоявшего перед ними сутулого белого мужчину средних лет в стандартном комбинезоне ООН. Воссоединение семьи. На лице женщины был написан шок; она ещё не до конца осознала случившееся. А младшая из детей, девочка четырёх лет, похоже, вообще ничего не поняла. Она смотрела на белого мужчину невидящим взглядом, беззвучно повторяя губами один и тот же вопрос: «Где папочка? Где папочка?» Лицо мужчины блестело в проникающем сквозь прозрачную крышу свете – судя по всему, он плакал не переставая с тех пор, как его извлекли из резервуара.
Я смущённо отвернулся. Мой собственный отец, выпущенный из хранения, прошёл мимо родственников и пропал из нашей