лошади.
Райн поплелся к дому, стоявшему в самом конце улицы, сразу за лавкой цирюльника. Он был голоден, как медведь после зимней спячки. Оставалось надеяться, что женщина поставила еду на стол. Сегодня он слишком утомился, чтобы давать ей взбучку.
Вскоре за тем, как Райн направился домой, где благоухали жареные бобы и кукурузные лепешки, двери конюшни слегка дрогнули. Запертый замок упал в пыль. Двери распахнулись настежь – и вихрь ледяного ветра промчался по улице.
Двери закрылись. Замок впрыгнул назад в петли. И все стало как было.
Почти.
Пес был ночным охотником. Бесхозным. Кравшимся темными улицами на мягких лапах, всегда настороже.
Его не раз пытались подстрелить за злобный нрав, и весь интерес собачьей жизни заключался в том, чтобы рыться в отбросах, жрать падаль и набрасываться на мелкий скот.
В один год он задрал весь приплод кроликов в клетях старика Матера и прикончил его призового борова, проявив чудеса ловкости.
Он покусал мальчишку, норовившего стукнуть его палкой, и заставил всех собак в городе при его появлении улепетывать, поджав хвост. И уже год, как с успехом избегал пуль, камней и проклятий. Он был умен. Умел выживать. Затаившись днем, выходил поживиться на закате, когда люди садились ужинать, а двери салунов почти не закрывались. Подходящее время для падальщика. И этим вечером он навестил свое излюбленное место – задворки у Молли Макгуайр. Вот где всегда достаточно сытных отбросов – кроме пятниц, когда Анкл Бэнс, нагрузив ими свою тележку, волочил ее прочь. Но сегодняшний вечер удался: он чуял запахи чили, черствого печенья и отсыревших лепешек.
Пес вскарабкался на деревянный мусорный бак и опрокинул его. Бак глухо громыхнул, извергнув содержимое наземь. Но исходивший слюной пес не стал набрасываться на еду. Он проследил за задней дверью кафе и обернулся в обе стороны узкого переулка. Никто не показался.
Пес с головой нырнул в бак, зубами и передними лапами разворошив бумагу и жестянки, чтобы подобраться к угощению. Первой попалась лепешка с сахарным сиропом и капелькой чили – ее он проглотил не разжевывая. И скоро так забылся от изобилия оставленных ему лакомств, что, когда почуял неладное, было слишком поздно.
Его насторожил не только запах – что-то другое, шестое чувство. Пес выпростал голову из бака, чтобы оглядеться.
Шерсть на загривке вздыбилась, складки на пасти стянулись назад, обнажив желтые, в клочьях слюны клыки. Из глотки вырвалось глухое рычание.
Смутный силуэт шевельнулся в тени.
Все это было совсем не по нраву псу. Сейчас он чувствовал себя так, как последний раз еще щенком. Он чувствовал страх.
Но страх можно преодолеть. Пес умел выживать. Он был бойцом, большим и сильным. Клацнув пастью, пес бросился на тень. И успел взвизгнуть лишь раз.
Городской пьяница Нат Фостер был самым опрятным выпивохой из всех явившихся на свет. Всегда, невзирая на жару, облаченный в черный сюртук в стиле принца Альберта, полосатые штаны-дудочки и безупречно свежий котелок.
Всех