Борман с этим предложением Гитлера.
– Мне очень прискорбно говорить об этом, но, скорее всего, нам придется оставить Восточную Пруссию и Померанию, – уныло произнес Гитлер. – Русские превосходят нас в численности, техники у них тоже больше. Но мы обязаны спасти высшее руководство Германии. Напишите приказ, а я его подпишу незамедлительно. Пусть гауляйтер Восточной Пруссии Кох вместе со своим штабом переезжает в Баварские Альпы. Я знаю этих людей, они настоящие офицеры и не двинутся с места, пока не получат моего приказа. Туда же переправьте гауляйтеров Данцига и Познани. С их обязанностями теперь справляются коменданты крепостей, обученные военному ремеслу. Гиммлер лично подбирал их и уверил меня в том, что они полностью преданы делу национал-социализма.
Борман обратил внимание на то, что при упоминании Данцига лицо фюрера на какое-то мгновение болезненно исказилось. Особенно горестно он воспринимал успехи русских именно в Восточной Пруссии, считал эти земли сердцевиной Великой Германии.
Что такое Пруссия для германского народа? Это оплот государственности, его краеугольный камень, вокруг которого держится вся нация. Убери его, и тогда не будет не только Пруссии, но и всей Германии. Именно вокруг Пруссии собирались все немецкие земли: Бавария, Гольштейн, Саксония, Вестфалия, Тюрингия.
Пруссия – не просто территория, где больше девяноста процентов населения говорят на немецком языке. Эта земля являлась воплощением духа немецкого народа, его незыблемого единства. Там даже руины помнили о былом величии Германской империи.
Последние два года Борман официально являлся личным секретарем фюрера. Лично для него ничего не изменилось. Он и прежде неизменно присутствовал практически на всех совещаниях, сопровождал Гитлера во всех поездках и даже обеспечивал его быт в резиденциях. В последние месяцы фюрер не решал практически ни одного важного дела, не посоветовавшись со своим личным секретарем.
Усиление руководителя партийной канцелярии не нравилось многим высшим чинам рейха. Борман не только регулировал потоки информации с фронтов, которые самым негативным образом могли повлиять на состояние фюрера, но и ограждал Гитлера от всякого человека, который был способен принести ему скверные вести.
Борману казалось, что он понимает фюрера гораздо лучше, чем кто-либо другой из его окружения. Сейчас он наблюдал за тем, как Гитлер испытывает почти физические страдания. Они стали результатом решения, только что принятого им, и болезненно отражались на его лице, обычно весьма скупом на эмоции.
Борман был предан фюреру с того самого момента, когда впервые увидел его в Мюнхене и был буквально очарован его пламенным выступлением. Все неурядицы, которые сыпались на Гитлера в последнее время, он воспринимал как личные несчастья.
Неожиданно фюрер улыбнулся и спросил:
– А знаете, Борман, о чем я больше всего жалею?
– Нет, мой фюрер.
– Я так и не научился