Ксенией. Но блаженная остановила ее: «Не надо, не надо. Не хочу я утки. Я ведь знаю, что ты радехонька меня чем только ни на есть угостить, да боишься своей кобыльей головы». Кобыльей головой Ксения называла своевольного и деспотичного мужа Евгении Денисьевны.
В другой раз Ксению принимала некая купчиха Крапивина. Они сидели за столом, угощались, чем Бог послал, мирно беседовали. И вдруг блаженной, как это нередко с ней случалось, было явлено откровение. Она увидела, что дни хозяйки, этой пышущей, казалось, здоровьем женщины, сочтены. Ксения тогда вроде бы ни с того ни с сего напомнила ей и всем присутствующим о необходимости каждому встретить смертный час свой, как и подобает православному христианину, покаявшись и причастившись. А уходя, она сказала, будто бы сама себе: «Зелена крапива, а скоро завянет». Никто тогда не придал значения этим словам – блаженная вечно говорит загадками, поди разбери, что она имеет в виду… Однако когда несколько дней спустя Крапивина действительно завяла, то есть отдала Богу душу, все вспомнили вещие слова Ксении и о предсмертных таинствах, и о крапиве.
Свой домик на Петербургской стороне после смерти мужа Ксения отдала мещанке Параскеве Антоновой, которую блаженная очень любила. И потом частенько приходила туда в гости. Однажды она зашла к любезной Параскеве и говорит ей: «Вот ты сидишь тут да чулки штопаешь, и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Удивилась Параскева: о каком еще сыне толкует Ксения? откуда? Но, хорошо зная, что блаженная никогда ничего не говорит напрасно, а каждое ее слово – это какая-то мудрость, какое-то иносказательное откровение, она немедленно поспешила пойти, куда было указано. Оказалось, что вблизи Смоленского кладбища извозчик сбил беременную женщину, которая тут же и родила, а сама скончалась. Тут Параскева и поняла, что имела в виду Ксения: вот он ее сын! это о нем говорила блаженная! Параскева взяла ребенка и оставила его у себя. Она вырастила его и прекрасно воспитала. Впоследствии этот человек стал крупным чиновником. Всю жизнь он с большой любовью и почтением относился к своей приемной матери.
Как ни велика была слава Ксении в Петербурге, но общения с царственными особами у нее, как у Василия Блаженного, быть не могло: прошло то время, когда повелитель полсветной державы мог пригласить к себе в палаты нищего разделить с ним царскую трапезу или сам выйти в люди, поговорить с народом о том о сем где-нибудь на торгу за кремлевской стеной, – в эпоху империи такое общение монарха с низами стало выходить за этические нормы, хотя порою случалось. И все-таки Ксения, несмотря на колоссальную дистанцию, отделяющую ее от царственных особ, знала о них решительно все и некоторые сведения обнародовала, причем обычно еще до того, как свершалось само событие.
Так она предсказала смерть Елизаветы Петровны. Накануне Рождества 1761 года блаженная бегала по Петербургу и кричала: пеките блины! пеките блины! скоро вся Россия будет печь блины! Блины в России традиционно пекут