и бабы.
– Я мимо стрельну, Данила, – послышался за спиной бас Самохвалова. – Не допущу, чтоб человека, спасшего меня от клыков кабана, жизни лишили… Полежишь в овраге дотемна, а там в степь, и валяй куда хошь!
Я обернулся и бросил на него благодарный взгляд.
Чубатый казак, увидев, что тащат еще одного приговоренного, остановил приготовления к расстрелу. Самохвалов подвел меня к бровке оврага и поставил чуть в стороне от избитых, но не сломленных людей.
– Кто вы, друзья? – cпросил я, когда Самохвалов отошел на положенное расстояние.
– Члены таволжанской коммуны «Равенство и братство», – ответил ближний ко мне крестьянин. – В поле взяли, налетели из рощицы, черти окаянные!..
– Молчать! – рявкнул чубатый, схватившись за рукоять шашки. – Самохвалов, ты кончай своего, уж не знаю, чем он провинился, а мои ребята пустят в расход этих.
Он разгладил шаровары с красными лампасами и важно прошелся перед казаками. Лицо сурово-безжалостное, ни одной мало-мальски приятной черточки.
– Готовсь! – прозвучала его резкая, как щелчок кнута, команда. – Цельсь!.. Пли!..
Раздались громкие выстрелы, вскрики, звуки падения тел. Я рухнул на землю практически одновременно с убитыми и покатился вместе с ними вниз по склону. К счастью, был он не слишком крутым, мне удалось отделаться парой-тройкой ушибов и легким головокружением. На дне оврага я постарался лечь на бок, и краем глаза увидел, как к бровке подошли казаки.
– Анисимов! – гаркнул чубатый подхорунжий. – Спустись-ка вниз с нагайкой!
– Есть!
– Да чего там проверять, мертвее мертвых, – послышался голос Самохвалова.
По склону зашуршали быстрые шаги. Вниз спустился коренастый казак с казацкой плетью в правой руке. Замахнувшись, он хлестко ударил первого расстрелянного, потом второго, третьего. Когда очередь дошла до меня, я крепко сжал зубы. «Если шелохнусь, или издам малейший стон, мне крышка!» – мелькнула мысль. В воздухе в тот же миг свистнула нагайка. Бок и спину ожгло словно кипятком, но я не шевельнулся и не издал ни звука.
– И, правда, мертвее мертвых, – ухмыльнулся казак и полез обратно наверх.
– Я ж вам говорил, – прогремел Самохвалов. – Пошли отcедова!
Бровка оврага опустела. Казаки удалялись, топот их сапог становился тише.
– И, что б, не хоронить! – прогремел голос чубатого. – Понятно, бабы?.. Пусть валяются!
Чуть погодя на бровке появились мальчишки и несколько женщин. Последние крестились, вздыхали, утирали слезы.
– Вниз не лезьте, – поучала одна из них пацанов. – В оврагах, где совершилось убийство, нечистая сила селится. Если вдруг скатитесь в него, то встать надо с левой ноги, отряхнуться и сказать: «Черти-батюшки, уйдите в хатушки. Чур, вас к небу, меня к земле!»
Какое-то время наверху шли разговоры, потом все стихло. Я лежал и, глядя на залитую кровью рубаху ближайшего коммунара, напряженно думал о своем положении. Во, дела! Чуть не попал под раздачу!.. Но я жив и невредим, это главное. Оставаться до темноты в овраге, конечно, можно,