жителей.
Вечнозеленый. И не потому, что он был вне смены времен года, а потому, что времена года в его случае сменялись несколько иначе. Почка – в знак того, что скоро на одного волшебника в мире УиВ станет больше, желтеющий – что кто-то познал пустоту и скоро в ней растворится, и ниспадающий – в знак этого самого растворения…
И, видимо, поэтому, завидев его еще издалека, ему с уважением кланялись, позволив себе на некоторое время остановиться и ничего не делать, созерцая величие его неспешного полета и вслушиваясь в таинственные песни его могучих, красивых и сильных ветвей. И еще большей таинственности этим песням придавал камень у его подножия. Большой. Щербатый. С покатыми боками. И со странной надписью: «Я прощаю всех тех, кто так или иначе считает или чувствует, что причинил зло мне. Я прошу прощения у всех тех, кто так или иначе считает или чувствует, что я являюсь причиной зла по отношению к ним. Я прощаю себя».
И никто не помнил, когда и как он здесь появился. Но не исключено, поговаривали, что без ВнеВре тут не обошлось. Мда.
Что же до наших озорников, то они решили, наоборот, ускориться в его присутствии, с наивной целью остаться незамеченными и ускользнуть от нагоняя. Но, огибая все быстрее и быстрее и все выше и выше его могучую крону, слоненок, неожиданно не справившись с управлением, влетел в проплывавшее рядом и так некстати, – хотя, возможно, наоборот, кстати, – зацепившееся за одну из его веток пухлое, самое обыкновенное на вид и совсем не сладкое облачко, и друзья кубарем выкатились на снежную равнину, сверкающую первозданной красотой.
– Где это мы? – настороженно спросил мальчик, отплевываясь от снежинок, по вкусу напоминавших снег из холодильника, в котором самыми жаркими днями попеременно любили отдыхать Жираф и Бегемот, скрываясь от неугомонной стаи зеленых попугайчиков, суетливо носившихся за красными цифрами забытого календаря в мире, известном всем и каждому как Абсурдистан.
Пузырек, тоже недоумевая, отломал, тем не менее, несколько переливающихся на солнце сосулек, и протянул их мальчику и Медвежонку.
Но не успели они и вкуса их толком разобрать, как все вихрем завертелось и закружило друзей метелью, в которой едва ли что-то можно было различить, кроме время от времени будто пронизывающих ее мерцающих молний.
Почувствовав себя частью неуправляемого снежного потока, мальчик потерял всякое ощущение себя и от этого подташнивающего чувства провалился то ли в сон, то ли в пустоту.
«Мама», – жалобно протянул он, еще не открыв глаза и неуверенно погружая руку в чью-то густую и мягкую шерсть.
Что-то было так близко, что мальчик чувствовал его теплое дыхание на своем лице и поэтому еще некоторое время не решался открыть глаза. Но, как оказалось чуть позже, совершенно напрасно.
Два бесконечно добрых глаза с интересом рассматривали то, что еще недавно было не более чем жалким комком снега. Распластавшись у камина, комок постепенно оттаивал