сильно закусила губу.
– Когда я была младше, я не всегда могла справиться с гневом, – сказала она, пристально глядя в глаза Бровастой: пусть попробует назвать ее лгуньей. – У меня была депрессия. И еще расторможенность, а это значит, что иногда я говорю неуместные или обидные вещи, как, например, в тот раз, когда я назвала вас уродиной.
Улыбнувшись, Бровастая пропустила это мимо ушей и продолжила:
– У вас проблемы с контролем импульсного поведения, не так ли, Лора? Вы ничего не можете с собой поделать, набрасываетесь на людей, пытаетесь причинить им боль. Вы хотите это сказать, не так ли?
– Ну, я…
– Итак, на барже в пятницу вечером, когда мистер Сазерленд отверг вас – когда он стал, как вы выразились, «холодным и грубым», – вы вышли из себя, не так ли? Вы набросились на него, верно? Ранее вы сказали, что ударили его. Вы действительно хотели причинить ему боль?
– Мне хотелось перерезать ему его гребаное горло, – услышала себя Лора. И почувствовала, как вздрогнул сидевший рядом адвокат. Вот оно: она сказала, что полицейские «ни хрена не нарыли», а это было не так, потому что, конечно же, у них была она. У них была Лора. Им не нужно было оружие, не так ли? Им не нужен был дымящийся пистолет. У них имелся подозреваемый, у которого были и мотив, и возможность совершить преступление. Этим подозреваемым являлась Лора, которая, как они рассчитывали, рано или поздно обязательно ляпнет какую-нибудь глупость.
6
Айрин сидела в кресле в гостиной – своем излюбленном месте для чтения – и ждала Лору, которая опаздывала. Кресло, некогда являвшееся частью пары – второе уже давно отправилось на свалку, – было придвинуто к самому окну, через которое солнце в ясный день проникало большую часть утра и даже после полудня. Отсюда Айрин могла наблюдать за тем, что происходит в мире, а мир, в свою очередь, мог наблюдать за ней, оправдывая свои представления о пожилых людях: они должны сидеть в одиночестве в кресле, размышлять о прошлом, о былой славе, упущенных возможностях и о том, как все было раньше. О тех, кого уже нет в живых.
Но Айрин этим не занималась вообще. Во всяком случае, не занималась все время. Она в основном ждала, когда придет Лора с продуктами, которые покупала ей каждую неделю, а сейчас разбирала одну из трех коробок с пахнущими плесенью книгами, полученными от Карлы Майерсон. Книги принадлежали покойной Анджеле, сестре Карлы и соседке Айрин, бывшей ее самой близкой подругой.
– Там нет ничего ценного, – сказала Карла Айрин, когда привезла их на прошлой неделе. – Одни дешевые издания в бумажных обложках. Я собиралась отнести их в благотворительный магазин, но потом подумала… – Окинув быстрым взглядом гостиную Айрин, она чуть поморщилась и сказала: – Я подумала, что они, возможно, в вашем вкусе.
Айрин решила, что это походило на завуалированное оскорбление. Не то чтобы это ее задевало. Карла была из тех женщин, которые знают цену всему и ничего не ценят. Нет ничего ценного? Этим она просто показала, что представляет собой сама.
Это правда, что, когда Айрин открывала некоторые из самых старых изданий с некогда ярко-оранжевыми,