Он был сыном нежной, сентиментальной страдалицы матери, которая сбежала к его отцу офицеру без родительского благословения. Что касается нравов этого отца-офицера, который, кажется, только к старости примирился с некрасовскими занятиями и с тем, что сын пошел по литературной части, то те, кто бывали в Карабихе, вспомнят рассказываемую там легенду: первое, что сделали крестьяне в 1817 году – это разорили семейный склеп, надели череп Алексея Некрасова на палку и с ним шествовали. Такова была память о некрасовском папаше. Человеке, который избиениями загнал в гроб жену, который абсолютно не щадил собственных крестьян и который сыну запомнился прежде всего чудовищем. Не зря он говорил о нем еще при жизни как о псаре, имея в виду, конечно, не только его безумное увлечение псовой охотой.
Вместе с тем не будем забывать, что Некрасов – полноправный наследник обоих родителей. Мучительная детская нежная сентиментальность и вместе с тем азарт, и вместе с тем пресловутые карты, и вместе с тем безумная увлеченность охотой, не говоря уже о том, что Некрасов все-таки лучший литературный политик во всей русской истории. Человек, который умел виртуозно дать взятку цензору, причем давал эту взятку не только за картами, но и предлагая лучшие охотничьи угодья. Человек, который десять лет, а потом еще три года в условиях полузапрета вел лучший русский журнал, который в 50-е годы сумел сделать «Современник» не просто популярным и читабельным, но прибыльным, который первым начал платить литераторам серьезные гонорары. Человек, который умел обойти цензуру и шел ради этого на полное забвение собственных принципов. У всех на памяти несчастный и, слава богу, не сохранившийся мадригал Некрасова Муравьеву-вешателю, прочитанный в 1864 году и стоивший Некрасову репутации.
Кстати говоря, когда я вспоминаю об этом злосчастном эпизоде, я с ужасом думаю о чистых руках всех этих обвинителей, которые Некрасову не могли это простить. Вот сидит Герцен за границей – такая наша вечная Новодворская, такая наша тогдашняя Лидия Чуковская – пострадал старик, конечно, в Вятке в ссылке побывал. Человек, который свою жизнь и жизнь своих близких сумел превратить в полноценный хаос и ад. Человек, в котором удивительная мания моральной правоты сочеталась с какой-то органической невероятной нечистоплотностью личных отношений. Человек, который свою бурную и страстную жизнь оправдывает во всем, а Некрасову не прощает сомнительных панаевских историй с огаревским наследством – Некрасову, который всю вину взял на себя!
И вот после муравьевского мадригала пишет Герцен, что «наконец-то мы увидели всю меру низости, подлости и падения г-на Некрасова!» Пишет это человек, сидящий в Лондоне, о человеке, который в Петербурге спасает единственный легальный журнал, спасает ценой собственной репутации. Ну как не назвать его после этого всеми печатными русскими словами? Хотя бы просто потому, что, ну, действительно, несопоставимо это положение. И тем не менее иной гражданский борец до сих пор вам скажет, что у Некрасова были ошибки и слабости, а Герцен – белое знамя русского либерализма, ничем незапятнанный и