восседала, сложив руки на груди. Другие, почти голые по пояс, проводили пальцами по атласным бретелькам, смотрели на свои сиськи и довольно ворковали.
– В жизни ниче удобнее не носила, – призналась Нэн. Бюстгальтер у нее на спине сидел слишком свободно, но как мог удерживал ее неподъемные груди, не давая им упасть на выпирающий живот.
– Ну вот – такие буфера я помню по тем временам, когда мы были девчонками, – одобрительно сказала Агнес.
– Боже-боже, если бы только мы тогда знали то, что знаем теперь, а? – сказала Рини. – Я бы тогда любому ублюдку прям на месте дала поиграться с ними, захоти он.
Нэн сладострастно облизнулась.
– Брехня собачья! Ты и без того дупло свое не закрывала – входи кто хочешь. – Она уже горела желанием вернуться к делу и снова двигала по столу монетки. – Ну так мы уже прекратим пялиться на себя, как стайка глупых малолеток?
Она собрала карты и стала тасовать колоду. Женщины так и не прикрыли свои телеса.
Лиззи пыталась сорвать целлофан с новой пачки сигарет. Другие женщины сидели с воинственным видом, их подташнивало от курения горлодеров-самокруток, они снимали крошки табака с кончиков языков. Лиззи фыркнула.
– Я думала, мы курим каждая свое?
Все равно что есть свиную рульку перед стаей бродячих собак – они бы не дали ей покоя. Она неохотно пустила по кругу открытую пачку, и все закурили, наслаждаясь роскошью фабричных сигарет. Нэн в новом бюстгальтере откинулась на спинку стула, затянулась от души и закрыла глаза. В комнате снова стало жарко и кисло, дым сигарет кружился и плясал, полз вверх по обоям с огуречным рисунком.
Время от времени в комнату через окно на шестнадцатом этаже проникал ветерок, и подруги жмурились от его свежести. Лиззи попивала свой холодный черный чай, глядя на женщин, а те все, как одна, возвращались в сумрачное настроение. Свежий воздух всегда так действовал на пьяных. Легкая сплетнетворная энергия покидала комнату, ее вытесняло нечто более вязкое и густое.
Вдруг раздался новый голос:
– Ма, он не хочет спать!
В дверях гостиной стояла Кэтрин с выражением отчаяния на лице. Маленький братишка сидел у нее на бедре. Он становился слишком большим – долго в таком положении не удержать, – но Шагги прилип к ней и явно выражал этим любовь к костлявому удобству сестры.
Кэтрин с кислым, ищущим сочувствия лицом ущипнула его запястье, оторвала от себя.
– Пожалуйста, я больше с ним не могу.
Малыш побежал к матери, и Агнес взяла Шагги на руки. Она закружилась с ним под звуки статических разрядов от его нейлоновой пижамки, радуясь тому, что наконец-то ей есть с кем потанцевать.
Кэтрин словно и не заметила, что женщины сидели за столом полуобнаженные. Она порыскала взглядом по останкам рыбного ужина. Предпочитала она самые маленькие коричневые ломтики, изогнутые шкурки, пережаренные в горячем жире до хруста.
Лиззи провела рукой по бедру Кэтрин. Все во внучке казалось ей каким-то неполноценным, неженственным. Кэтрин в семнадцать лет была долговязой,