нашего отдела, специальную лабораторию Министерства обороны СССР, забросали премиями и должностями. Никого из прежних китов в активной науке не сохранилось. Стало быть, надо понимать обращение шефа как печальную констатацию: предстоит разгребать некое подобное дерьмо. Но по нынешним временам, разумеется, без должностей и премий. Иван Михайлович считался весьма авторитетным специалистом по системным ядам, поэтому Южношахтинский случай не имел прямого отношения к его специализации. Вопрос шефа только просвистел у аксакала над ухом и рикошетом угодил в Горбаня и меня. По прямой специализации.
Вместо внятного ответа Иван Михайлович многозначительно покряхтел, что шефа вполне удовлетворило. Как преподавателя, для которого утробное мычание хронического двоечника есть стимулятор выставления положительной оценки.
Горбань летучей мышью завис у входной двери. Его дымчатые очки делали это сходство просто поразительным!
В то время, когда произошла упомянутая напасть, мне было восемь лет. Если тема и обсуждалась среди взрослых, то круг моих интересов не затрагивала. Некоторые подробности о Южношахтинске я узнал только на четвёртом курсе института. Массовое отравление шахтёров. Необъяснимое появление сероводорода на глубине шестьсот метров. Молчание в прессе. Отсутствие даже намёков на уголовное расследование. Парочка закрытых научных публикаций. И всё.
По линии НСО – научного студенческого общества – у нас на кафедре неорганической токсикологией увлекались две красавицы-подруги Алла и Алина, объекты общего явного и тайного обожания. Все до единого сокурсники мужского пола переболели этой двойной болезнью. В острый период моего заболевания я волей-неволей нахватался знаний из ядовитого увлечения подруг. В одной из работ, помню, упоминалось число погибших: 1206 человек. Это потрясало. И ещё тешило самолюбие: никто этого не знает, а я знаю! Доступ к закрытым публикациям на кафедре получить было просто, ведь и сама кафедра нашего Ленинградского химикотехнологического института была закрытой.
– В Южношахтинске, – скрипуче продолжил шеф, – произошёл спонтанный выброс сероводорода из угольного пласта на глубине шестьсот метров. Погибло более четырёхсот человек в самой шахте и вдвое больше на поверхности ввиду чрезвычайной токсичности газа и огромной массы выброса. До этого момента ни в одной шахте мира не был зарегистрирован сероводород. Метан, углекислый газ – сколько угодно. Катастрофа в Южношахтинске могла бы быть во сто крат ужаснее, случись самовозгорание сероводорода. Но этого, слава богу, не произошло. Причина скопления сероводорода под землёй в таком количестве до сих пор не совсем понятна. Хотя в своё время нашими коллегами была выдвинута парочка остроумных гипотез. Жизнеспособность этих соображений была через год в общих чертах подтверждена ещё тремя подобными чрезвычайными ситуациями в Донецком угольном бассейне и одной – в Караганде. Благодаря своевременно принятым мерам удалось избежать больших жертв, хотя людские