уважением к себе, так как цель книги не самовыражение, а призыв к бдительности. Ради себя, ради своих детей, ради всех нас, живущих.
Роман-предостережение, видимо, представился мне наиболее приемлемой формой для изложения мыслей.
Без цинизма, как у репортёра, без витиеватости, как у мистика, и без полного отрыва от грешной земли, как у фантаста.
Если я и позволил себе в тексте некоторые вольности, то, надеюсь, они оправданы жанром.
В сё-таки не зря я прочёл Робера Мёрля в своё время! Не я, а он придумал спасительные литературные доспехи. И если вы решите, что после прочтения этой книги вам самое время впасть в безудержный пессимизм, то, пожалуйста, не впадайте! Это прежде всего роман. А предостережение – уже потом. Для тех, кто доберётся до последней страницы, свет в конце тоннеля не померкнет.
Часть первая
Знающие не говорят, говорящие не знают.
Глава 1
Если верить Атласу автомобильных дорог, от Москвы до Ростова-на-Дону 1055 километров. В пересчёте на среднюю скорость это шестьдесят километров в час (быстрее вряд ли получится), выходит семнадцать с половиной – восемнадцать часов. Выдержу. В Ростове меня должны встретить. Без сомнения, организуют и ночлег, и пищу телесную. Поэтому никаких переживаний по поводу долгого сидения за рулём.
На деревьях дрожат от осеннего ветра самые стойкие из листьев. Их коричневые собратья уже больше месяца устилают откосы кюветов. По обочинам шоссе в свете фар замелькали яркие карминные пятна: клён приречный. Успел заметить на указателе: Ломово. В убогой деревне, с просевшими от бесконечных дождей домишками, нашлась толковая голова и добрые руки. Кюветы аккуратно обсажены клёнами. Позже всех расстаются с деревом листья удивительной красоты – на радость уставшим водителям, назло холодам и слякоти. Мой друг Лёнька Горбань, фанат древней японской поэзии хокку, увлёк меня тонкой лирикой трёхстиший:
О кленовые листья!
Крылья вы обжигаете
Пролетающим птицам.
Это Сико. Семнадцатый век. Написано вроде бы сегодня.
В машине тепло. Приёмник тихо воркует знакомым голосом диктора «Русского радио». Вслушиваться нет желания. События последних дней не выходят из головы.
Около месяца назад шеф возвратился с очередного совещания где-то на самом верху. По тому, как он засопел на секретаршу, как сунул в нишу стенного шкафа папку с бумагами, стало очевидно, что совещание было неприятным и сулит невзгоды. Это сотрудники нашего отдела научились вычислять с абсолютной точностью. Подобных эпизодов за последние годы наблюдалось четыре. Имеющий глаза да увидит! Четыре раза отдел реорганизовывали, оптимизировали, расширяли и снова реорганизовывали. Лёня Горбань дважды пополнял армию безработных и дважды возносился до должности зама. Ивана Михайловича – деревенского самородка – дважды волокли из его пенсионной глухомани и дважды увозили на «Вольво» шефа в ту же глухомань вместе с коричневым пледом, термосом и электроплиткой. Профессор Шепелев имел неприятности в своём университете за брошенных на произвол судьбы студентов и пропущенные лекционные часы. А через год тот же Шепелев, будто бы и не битый университетским начальством, восседал в почётном президиуме, томно обмахиваясь картонкой с золотыми вензелями – дипломом лауреата более чем престижной премии.
Что и говорить, многообещающее сопенье шефа воспринято было с насторожённостью, поскольку имело характер более со знаком минус, нежели плюс.
Через полтора часа напряжённого ожидания в отдел просочилась информация, что шеф зашевелился в кабинете. Потом потребовал у Жанны Семёновны – секретаря – чашку кофе и, в качестве приложения к кофе, Лёньку Горбаня. Горбань протиснулся в кабинет начальства. И на перистом растении, талисмане отдела, повисла неизвестность. Талисман являл собой добычу Ивана Михайловича после ратного похода на родственный академический институт. Коллеги откупились этим самым циперусом, прямым родственником нильского папируса. С той поры он и рос в стеклянном кристаллизаторе, в болотистой жиже, разведённой по египетской рецептуре.
Горбань выплыл из кабинета определённо встревоженный и, отмахнувшись от вопросительных взглядов, аллюром три креста ускакал в неизвестном направлении. День закончился ничем. Шеф снова затаился в кабинете. Жанна Семёновна отмыла тысяча первую чашку от кофейной гущи и ушла, позвякивая в сумке ключами от сейфа. Отдел разошёлся по домам без комментариев.
Неделя прошла в хлопотах по заключению хоздоговора с заводом, который желал в нашу – почти гиблую – пору освоить новую технологию синтеза, но не был уверен, что не отравит всё на семь вёрст вокруг. Разработчики технологии клялись, что проект чист как родниковая вода. Но ушлый директор завода решил раскошелиться на независимую экспертизу. Тем умножил число оптимистов среди сотрудников нашего отдела и навеял некоторое уныние на лица авторов проекта. Увы, давно закончились времена, когда наш ВПК, сидя на сале, сало ел и салом же заедал. Деньги пришлось учиться зарабатывать