и все еще не успокоившийся после того, как Слава назвал их с отцом бандитами. Я, не считая самой Юльки, замыкал эту процессию. И пока все столпились в дверях гостиной, я облокотился на дверной косяк одной из комнат, дверь в которую была прикрыта.
Дверь скрипнула и слегка приоткрылась, показав то, что было скрыто за ней и явно не предназначалось для посторонних глаз: в углу малюсенькой спальни на узкой кровати лежала укрытая выцветшим клетчатым пледом дряхлая старуха с разметавшимися по подушке седыми волосами.
Едва услышав скрип дверных петель, она чуть повернула голову, и свет из окна упал на ее лицо так, что я невольно вздрогнул. Я будто увидел портрет, написанный в духе картин Сальвадора Дали. Левая часть лица была ужасно перекошена, рот искривлен и левого глаза почти не было видно из-под оплывшего на него века и съехавшей вниз брови. И только правый глаз, водянисто-голубой и почти прозрачный, буквально пригвоздил меня к полу, буравя холодом своего взгляда, в котором, как мне показалось, застыл самый настоящий ужас. В следующее мгновение старуха разомкнула сухие сморщенные губы и захрипела. Даже заворочала головой по подушке.
– Прости, – Юлька слегка оттеснила меня в сторону и поспешила плотно прикрыть дверь. – Она не любит, когда ее видят в таком состоянии… Хотя, в другом ей уже не быть…
– Кто это?
– Мама…
– Мама? – еле слышным шепотом произнес я, не поверив своим ушам.
Вот уж чего никогда не мог подумать, что человек может настолько измениться. Пускай, даже за полтора десятка лет. Но не до такой же степени. А ведь я всегда помнил Юлькину мать красивой и энергичной женщиной, целеустремленной и никогда не стоявшей на месте, как будто движение постоянно придавало ей сил. Да, не без вредных привычек, но у кого их нет? И вот тебе на…
– Сама не узнаю… – сглотнув комок в горле, ответила Юлька. – Все говорили, чтобы она бросала работу после первого инсульта, но она никого не желала слушать. А потом второй, и привет… Паралич, кровать и… сплошное мучение…
И для нее самой и для детей с внуками – чуть было не ляпнул я, но вовремя спохватился и просто спросил:
– И давно так?
– Полтора года…
– Сочувствую.
– А… – махнула она рукой. – Толку от этого?
– Нет, я серьезно, Юль! Мне, правда, очень жаль.
И в этот момент мне на самом деле стало как-то совсем неловко оттого, что с такими проблемами она вчера еще нашла в себе силы успокаивать меня. А сегодня еще и этот не вписывающийся ни в одни рамки случай с исчезновением ребенка. Вот у кого нервы были на пределе.
В зале, обставленном по последнему слову советской моды, столпились все, с кем я пришел. Юлькин муж – Виктор сидел на краешке дивана и выглядел одновременно напряженным и растерянным. На коленях у него сидела старшая дочка, которая с интересом разглядывала нашу странную компанию. В комнате повсюду были разбросаны детские игрушки, куклы, пупсы, игрушечная посуда. В центре пустовал манеж с ворохом погремушек и грызунков.
– Еще раз хочу