этой позы.
Когда она выбралась из под стола, то я сделал вид, что ранее отвернулся и не смотрел в ее сторону.
– Простите, я щас только помою руки, – без стеснения сказала она, и пошла к умывальнику. Перед мытьем рук я услышал, как тихонько щелкнул замок двери, явно придержанный рукой от громкого щелчка, но промолчал. После шума воды и шуршания полотенца, что висело на стене, она снова вернулась к столу и нагнулась, словно проверяя там свою работу. «Проверяла» несколько минут, давая понять, что кружевных трусиков под халатиком уже не было, – видимо сняла их около умывальника. Обернулась вполоборота к кушетке и не села, у буквально «бухнулась» рядом со мной.
– Уф! Немного отдышусь! – сказала она в пространство перед собой, откинулась спиной к стенке, картинно потянулась руками и всем телом и… Выключила свет у нас над головой. Дело в том, что свет в этой комнате машинистки выключался как раз над кушеткой. Над столом тоже был какой-то выключенный светильник на стене, и я его использовал иногда в зимние времена как ночник. Но собственно верхний свет включался и выключался как раз здесь.
– Ой, как хорошо, хоть в глаза не бьет, – опять сказала она. И сразу же перешла от слов к делу. Я почувствовал, как ее рука нащупала сквозь ткань хирургического костюма, в который я переодевался на работе, свою цель, помяла-помяла, и потом просто залезла рукой поверх резинки внутрь сверху вниз.
Когда я встал с кушетки, она не убрала свою руку. Не убрала и когда я снимал штаны и трусы. Не убрала, когда я присел на край стола лицом к ней. Говорить ничего не пришлось. Подвинувшись к краю кушетки, она уже обхватив двумя руками массажировала всё, что надо, делая продольные движения, после чего наклонилась и взяла в рот мой орган. А руками стала освобождаться от халата.
Даже при выключенном свете уличные фонари и яркая полная луна давали достаточно света, чтобы хорошо видеть ее голое тело с приятно отвисшими грудями взрослой рожавшей женщины. В волосах была какая-то лента (ярко красная при свете лампы и почти темная теперь, при свете луны) и какой-то незамысловатый браслет на левой руке. Больше на ней ничего не было. А больше ей, видимо, – да и мне тоже, – ничего и не надо было.
Частые движения языка из стороны в сторону и вдоль его длины приносили приятные ощущения. Покачивания головой из стороны в сторону постепенно стали изменяться в возвратно-поступательные, что было еще более приятно. Сквозь ее запечатанные моим органом губы из закрытого рта послышался заглушенный стон, дыхание через нос становилось всё более и более трудным и тяжелым. Теперь ей не хватало потока воздуха через нос, и она стала приоткрывать рот для дыхания. Приглушенный стон стал слышен лучше, но в тишине ночи хотелось продвинуться глубже и заглушить его, хоть немного. Сильные струи воздуха у нее во рту то приятно холодили поверхность головки на вдохе, то словно обжигали при выдохе. Одна рука помогала движениям губ, производя сжатой ладонью те же движения возвратно-поступательного направления, а второй ладонью