звонок. Это, видать, был необычный звонок, рабочий тон сразу сменился у Председательши на испуганный, нетерпеливо-вопрошающий.
– Как покончил с собой?.. Повесился? Вообще непьющий был?.. Не знаю, не знаю!.. Мы тут ни-при-чем, милая! И не вздумайте на нас собак вешать… Он сполна получил свои деньги! Сполна!.. Понимаете? Можете зайти – справиться в бухгалтерии. Сумма прописью. У нас – порядок! Мне некогда – не мешайте работать! Никакого отношения! Еще что выдумали! Мало ли что! Будьте здоровы!..
Желанье славы
Встретил Е. – однокашницу по Литинституту. Боже мой, целая вечность прошла, а узнал! Тридцать пять лет не видел – а, встретив, в толпе, на улице Горького, узнал!.. Этим она обязана по меньшей мере двум обстоятельствам. Студенткой она была внешне заметной, многие, в том числе и я, были влюблены в нее. Она это принимала очень спокойно, словно так оно и положено быть, расхолаживала своей насмешливой приязненностью, как-то снисходительно покачивала головой: «Ох, уж мне эти поэты! Влюбляться – это же ваша профессия!»
Затем, была она доброй и, хлопоча вечно за кого-то, кому «пробивая» (не по этому ли словечку когда-то историки и романисты будущего попытаются составить себе верное представление о нашем времени, потерпев неудачу с многими современными нам романами?) стипендию, кому общежитие, а кому печатный цикл стихов, она и не подозревала, что занимается общественной работой. Ничего казенного в ней поэтому не было и это тоже шло к ней…
Она, помнится, перепробовала все жанры, разве что кроме стихов, сознаваясь, что даже не понимает: как это пишутся стихи? Как устроены поэты (мы тогда все были – «поэты», чтоб потом лишь некоторые из нас начали печататься, издавать книги стихов; а кто действительно состоялся поэтом, до сих пор не решаюсь это сказать наверно: еще нужно подождать; того времени, которое – «покажет»!..). Она писала критику и киносценарии, прозу и юмористику, каким-то образом получала «зачеты по творчеству». Чего уж греха таить, когда в человеке – юность, красота и доброта – разве это не дарование? Кто устоит перед этим дарованием, хотя зачем принимался за другое? Сознаюсь, я первый не устоял бы!.. Потом – за тридцать лет – не встретил ни разу ее имя в печати…
– До сих пор совестно. Занимала чужое – вовсе мне ненужное! – место.
– Творчество – во всем риск. Ты рискнула годами – институт процентом. Невозможно здесь без риска. Затем, может все правильно, ты заняла место не хорошего писателя, а, наоборот, плохого… Или, что еще хуже – плохого, злючего, оборотистого. Эдакого гильдейского и тароватого21 купца в литературе. Сколько их, и как они вредят литературе!
– Понимаю… Но не утешай меня. Разные студенты были. «Какая смесь одежд и лиц, имен, наречий, состояний!» Вот разве что «состояний» – в смысле богатства как бы не стало.
– Не говори! Одни припухали на одной стипухе – другие получали суммы от родителей… Раньше говорилось – «кухаркины дети», «учился на медные деньги»… Вот я так учился… Равенство?
– Ну,