малыш серьёзен. Помогает пластинке попасть на штырек. Шипение, шипение… Едва слышное, но я переключилась, мне – внятно. Ага: деда поставил «Вальс цветов». Деда знает меня лучше, чем я сама. Он предупредил очень давно: выбрав осторожность, я ступила на легкую дорогу, но за эту легкость однажды внесу очень тяжелую оплату… Сейчас я поменяла выбор, и дед поставил музыку из сказки, где дорога ужасная, но в конце – сбывшаяся надежда. Это его пожелание мне.
– Эли! – бедняжка Мари уже не кричит даже шепотом. Так, хрипит едва слышно. – Эли… Эли, прости… Эли…
Преступник становится для жителей Пуша – невидимкой. С убийцей, пока он уходит, нельзя разговаривать, ведь само его имя стерто в момент оглашения приговора. Но это не важно. Я-то уйду, а Мари придется жить в городе… Но я не могу уйти, ничего не объяснив! И не могу объясниться – при всех!
Бреду на непослушных ногах, Мари все ближе… сердце трепыхается. Уже, наверное, сто тридцать ударов выдаёт. Продолжает разгон. Никак не могу найти решение. Как мне объяснить Мари хоть что-то напоследок, ничего не говоря? Как?
Наверное, я выдумала самый нелепый способ: споткнулась, уронила мешок, нагнулась подхватить, обернулась к Мари и внятно пропыхтела что-то вроде «пых-пых-пых»… Надеюсь, в глазах посторонних выглядело, будто я тронулась умом.
Сердце замерло и снова понеслось вскачь. Я разогнулась, отвернулась… и заставила себя сделать первый шаг, отдаляющий меня от Мари. Она – за спиной. Моргает опухшими глазами, недоумевает… И кто бы понял идиотское пыхтение, тем более сейчас. Мари мало что видит, не слышит внятно, совсем не соображает.
– А я, – почти без звука выдохнула Мари, – сладко высплюсь… да. Да!
Она истерично рассмеялась, икнула и подавилась. Я тоже задохнулась. Мари поняла! Она помнит мое ночное обещание пыхтеть за двоих и всё исправить, она готова даже теперь верить, что мы не повторим судьбу Елены и Марии из прошлого.
Чую: я сейчас малинового цвета и излучаю жар. Пульс, ей-ей, все сто пятьдесят. Лица слились в полосы, сами люди стали вроде зарослей. Я неустанно продираюсь сквозь всё то, что думает обо мне город, что изливает на меня в колючих взглядах.
Я бегу, ничто более не удерживает меня. Канат привычного перерублен, якорь благодарности и терпения потерян… Не желаю запирать себя в клетке правил, чтобы быть, как все. Я взбунтовалась! Это не город приговорил меня. Это я – свободна и мчусь прочь из клетки!
Вот и ворота. Впервые вижу их широко распахнутыми, когда снаружи нет поезда с грузом и гостей. Бегу в полную силу, вырываюсь из кольца стен, спешу к лесу, ныряю в пену кустарника на опушке и продолжаю продираться дальше, дальше… Нельзя останавливаться! Тогда я пойму, что натворила. Захочу перерешить решенное, обвинить виновных и слабых. Стоит замедлить бег, и я позволю себе думать: можно ли вернуться? Хуже, я ужаснусь: как мне выжить и куда идти? Пока для всего этого – не время.
Я перемахиваю