царящему здесь. В отличие от других священных мест, высокие стены святилища не были украшены фресками, изображающими жертвоприношения. Не было в нём и привычных статуй. Только вытесанное из гигантского куска мрамора основание, со всех сторон окруженное горящими светильниками, на котором был установлен трон, очень похожий на один из тех, на которых восседал сам Сапа Инка и его пращуры.
В воздухе царили ароматы курений и свежих цветов, в виде букетиков и гирлянд развешанных по всему помещению.
В изножье трона, полукругом, спиной к посетителю, на расстеленных на земле циновках сидели девять обнаженных девушек с распущенными длинными волосами, как накидки скрывающими от посторонних глаз их наготу. Это были мамаконы – жрицы, смысл существования которых заключался в служении богине, чьими дочерями они считались. Верные наперсницы и компаньонки, они принимали непосредственное участие в совершение Акта Сотворения, и, судя по всему, сейчас как раз совершался один из таких обрядов: раскачиваясь из стороны в сторону, мамаконы в полголоса исполняли что-то очень похожее на песнопение, вот только слов Сапа Инка, как ни старался, разобрать не смог. Язык, на котором говорили эти девы, был языком Высшего Разума.
Уаскар зажмурился. Благословенные богиней Луны, эти девы были чисты и непорочны и оставались такими до конца своей земной жизни чтобы потом, получить возможность служить своей госпоже и в загробном мире.
Их чистота была столь священна, что ни одному простому смертному, будь то мужчина или женщина, не позволялось на них смотреть из риска осквернить свет, что ореолом их окружал.
Глубоко вдохнув и почтительно сложив руки на груди, Уаскар по-прежнему не разжимая глаз, сделал шаг вперед.
Пение прекратилось. Шелест ног долетевший до ушей императора позволил понять, что жрицы разбежались при его появлении. Император слегка приоткрыл глаза. Продолжая держать их опущенными, он приблизился к изножью каменного трона, на котором восседала юная девушка лет десяти – двенадцати. Совсем ещё дитя.
Её глаза были прикрыты длинными ресницами, отбрасывающими тени на более светлую, по сравнению с остальными представителями ее народа, в том числе и мамаконами, кожу. На щеках с высокими скулами играл легкий румянец. Всё, начиная от длинных черных волос свободно струящихся по ее спине и достающих до камня, на котором она сидела, царственной осанке и великолепных одеждах, богато украшенных вышивкой и перьями, говорило о ее высоком статусе. Пожалуй, даже слишком высоком.
При звуке шагов она распахнула глаза и бесстрастно посмотрела на гостя:
– Что ты здесь делаешь? Разве не должен государь быть там, где и его народ? Неужели одумался и понял, что был не прав?
– Не прав? В чём, о великая Мама Раййагуари? Неужели я сделал что-то, что может вызвать недовольство Высшего Духа? – Лицо императора выразило недоумение.
– Вспомни, о чём я говорила тебе не далее, как три луны назад. Если Он сытый и довольный спит, то не