И сказала, чтобы я шла домой.
Снять кольцо я попыталась ещё на лестнице, но у меня ничего не вышло. Когда пришла домой, палец посинел, но проклятое кольцо так и не снималось, хотя я крутила его во все стороны так, что горела кожа.
– Что это у тебя? – изумилась мама. – Ксана, разве можно носить такие безвкусные вещи? Где ты взяла кольцо?
Она говорила всё это, а сама намыливала мне палец мылом (туалетным, никакого Lux) над раковиной. Кольцо соскользнуло маме в ладонь.
– Выброшу? – спросила она с каким-то даже состраданием.
Я ответила, что подарки выбрасывать нельзя, и спрятала кольцо в ящик стола, где хранится мой дневник. Вечером я долго не могла уснуть, всё ворочалась с боку на бок и пыталась понять, что показалось мне у Таракановых самым странным. Точно, что не куклы, и не мыло, и не клубки из цепочек, и даже не папа с его жёлтыми глазами…
Только засыпая, я вспомнила: у них совсем не было книг. Ни в одной комнате.
Следующим вечером
Как же я завидую Ксеничке, что у неё была такая интересная жизнь! А у прабабушки Юлии – ещё интереснее! Гимназии, гувернантки, домашнее музицирование…
Мне тоже хочется стать летописцем нашей семьи, рассказать, например, о маминых корнях. Я расспрашивала маму о наших предках, и вроде бы ей это было приятно, хотя рассказала она не так много – что бабушке Нюре и деду Славе досталось очень трудное детство. Поэтому они так усердно трудятся даже теперь, когда могли бы лежать на диване и отдыхать. Поэтому берегут каждую копейку и не позволяют выбрасывать и крошки хлеба. Поэтому бабушка бывает такой суровой. Почему-то их заставили в 1924 году уехать из родной деревни в Пензенской области. Там у них были дом, корова, овцы, лошади. Они выращивали хлеб, то есть рожь и пшеницу. Но их оттуда выгнали, причём сначала отца, а потом уже мать с детьми. Нюре тогда было десять лет, почти как мне, а младшему Мише всего шесть. Так они попали в далёкий жаркий Орск. И трое суток просидели на вокзале, пока не нашли каких-то добрых людей – они отвели их к отцу в какой-то посёлок. Дети все эти три дня ели зёрна пшеницы, больше у них ничего не было, и пили воду из вокзального крана. Мне так жаль стало маленькую бабушку Нюру, что я даже немного поплакала, а потом села писать ей письмо. Рассказала про все наши новости, про то, как я закончила четверть (без троек).
Димка наконец уснул (вот только что), и теперь я могу достать из тайника тетрадь с пометкой «Хабаровск». Это уже взрослая Ксеничка вспоминает своё детство. Дополнительно к своим детским дневникам (там иногда тоже попадаются взрослые примечания, между строк или в скобках). Я, кстати, нашла на карте этот город Хабаровск, он близко от Китая! Не представляю, сколько дней ехать туда на поезде. Неделю? Две?
Первый бал Евгении Лёвшиной
Одна из наших полтавских знакомых, Юлия Ильинична Шафранова, с которой мне пришлось впоследствии встретиться в Петербурге, поделилась со мной воспоминаниями о первом появлении отца и Генички