упоминается в Апокалипсисе? И он добром не кончит… Но помните, я вам ничего не говорил. Я не шепнул вам ни словечка. Ибо старый, толстый Луи поклялся вернуться живым из этого плавания, если бы даже все остальные отправились на корм рыбам.
– Вольф Ларсен! – заворчал он минуту спустя. – Прислушайтесь к этому слову! Он волк, настоящий волк! Его нельзя назвать жестокосердым, так как у него и вовсе нет сердца. Волк, просто волк, вот и все! Не находите ли вы, что это имя пристало ему?
– Но если его так хорошо знают, – возразил я, – как же ему удается набрать себе экипаж?
– А как вообще находят людей для какой угодно работы? – с кельтской горячностью переспросил Луи. – Разве вы застали бы меня на борту, если бы я не был пьян, как свинья, когда подписывал свое имя?
– Часть наших матросов сами таковы, что не могут рассчитывать на лучшую компанию, чем эти охотники, а другие, бедняги, не знали, куда они поступают. Но им придется узнать это, и тогда они пожалеют, что родились на свет. Мне их жаль до слез, хотя я должен все-таки раньше подумать о толстом старом Луи и об ожидающих его бедах. Только молчок обо всем этом. Я вам не сказал ни слова.
– Эти охотники порядочная дрянь, – помолчав, заговорил он снова, так как отличался необычайной словоохотливостью. – Дайте срок, они еще покажут себя. Впрочем, Ларсен такой человек, что справится и с ними. Только он может нагнать на них страху. Вот, возьмите моего охотника Горнера – он такой мягкий, спокойный и вежливый, прямо мед на устах. А разве он не убил в прошлом году своего рулевого? Тогда объявили, что это был несчастный случай, но я встретил потом в Иокогаме гребца, который мне все выложил. А этот маленький черный проходимец Смок – разве русские не держали его три года в сибирских соляных копях за браконьерство на принадлежащем России острове Коппер? Он был скован нога с ногой и рука с рукой со своим товарищем. На работе что-то вышло между ними, и вот Смок отправил своего товарища из шахты наверх, в бадье с солью. Но посылал он его по частям: сегодня ногу, завтра руку, а послезавтра голову и т. д.
– Что вы говорите! – в ужасе вскричал я.
– Что я говорю? – мгновенно переспросил он. – Да я ничего не говорю. Я глух и нем, что и вам советую, если вам жизнь дорога. Если я беседовал с вами, то только для того, чтобы похвалить этого человека, черт побери его душу, и пусть он гниет в чистилище десять тысяч лет, а потом провалится на самое дно адово!
Джонсон, матрос, который чуть не содрал с меня кожу, когда я впервые попал на борт, казался наименее двуличным из всей команды на баке. В нем сразу был виден человек прямой. Он производил впечатление честности и мужественности, но в то же время был скромен почти до робости. Однако робким его все-таки нельзя было назвать. По-видимому, он был способен отстаивать свои убеждения и охранять свое достоинство. Это и побудило протестовать при нашем знакомстве против неверного произношения его имени. О нем Луи высказался следующим образом:
– Славный