красными щеками и блестящими чернейшими глазами.
«Пог’а! – закричал Денисов, не выговаривая р. – Что пог’а? Пог’а уйти к чег’ту из этого… колбасного цаг’ства! Такого несчастия! такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Пг’одулся я, бг’ат, вчег’а, как сукин сын!.. Эй, чаю!
Денисов вскочил своими карими голыми ногами, обросшими как у обезьяны, черными волосами, и, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками лохматить как лес взбитые черные густые волосы и усы.
С первых слов Денисова видно было, что ему невесело на душе, и что он телом слаб от вина и бессонных ночей, и что приемы веселости были не потребностью его, а привычкой.
– Черт меня дернул пойти к этой крысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил Денисов. – Можешь себе представить, вчера, как ты ушел, ни одной карты, ни одной, ни одной карты не дал, – говорил Денисов, возвышая голос до крика и весь багровея от волнения.
Денисов был один из тех людей, которые постоянно два раза в год пускали себе кровь и назывались горячими.
– Ну, полно, дело прошлое, – сказал Ростов, замечая, что Денисов начинает горячиться при одном воспоминании о своем несчастии. – Давай лучше чай пить.
Видно было, что Ростов еще не свыкся с своим положением и ему приятно было говорить ты такому старому человеку. Но Денисов уже расходился, глаза его налились кровью, он взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, рассыпая огонь, бил ею по полу, продолжая кричать.
– Нет, это надо мной чертовское несчастие – семпель даст, пароль бьет, семпель даст, пароль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку, бросил ее и замахнулся на денщика. Но через минуту, когда Ростов обратился к нему, горячка уже прошла.
– А я как проехался славно. Мы мимо того парка прошли, где учителева дочка, помнишь?.. – сказал Ростов, краснея и улыбаясь.
– Это кровь молодая-то, – уже тихо сказал Денисов, хватая юнкера за руку и потрясая ее. – Краснеет юноша, даже противно…
– Опять видел…
– Ну, брат, и я, видно, теперь за прекрасный пол примусь – денег нет, играть баста. Никита, дай-ка, дружок, мне кошелек, – сказал он денщику, которого чуть не прибил. – Вот так. Эка дубина, черт! Где роешься? Под подушкой. Ну, спасибо, голубчик, – сказала он, принимая кошелек и высыпая на стол несколько золотых. – Эскадронные, фуражные, все тут, – сказал он. – Должно быть, фуражных одних сорок пять. Да нет, что считать! Не поднимешься.
Он отодвинул золотые.
– Что ж, возьми у меня, – сказал Ростов.
– Коли в воскресенье не привезут жалованье, скверно! – проговорил Денисов, не отвечая Ростову.
– Да возьми у меня, – проговорил Ростов, краснея, это всегда бывает с очень молодыми людьми, когда дело касается денег. У него неясно мелькнула мысль о том, что Денисов уже должен ему, и мысль, что Денисов оскорбляет его, не принимая его предложения.
Лицо