возможность спокойно собрать необходимые вещи. За один месяц, уверен, ты найдешь себе квартиру и приемлемую работу, благо твое совершеннолетие не за горами. Я больше не собираюсь тебя обеспечивать, ты уже достаточно взрослая, чтобы о себе позаботиться. Мне плевать, как ты будешь это делать и чем займешься.
Я даже не знала, радоваться мне или огорчаться такому решению отца. С одной стороны, у меня не было желания оставаться в одном доме с ним и его женушкой, и тут наши мнения оказались солидарны. Но путь из дачного поселка к моей школе был неблизкий и осложнялся отсутствием общественного транспорта. Возить в школу меня никто не будет. Да и потом – как за месяц найти стабильную, высокооплачиваемую работу, не имея образования, это, конечно, вопрос. Причем, скорее всего, риторический. И наследства, по всей видимости, у меня теперь нет. Отец нашел способ, как обойти закон. Черт, да отец с мачехой определенно подпортили мне планы! Ну, конечно, тот факт, что я не доучилась в школе и университет мне теперь не светит, думаю, их совсем не волновал. А мне крайне досадно и обидно!
– А это решение – сплавить меня подальше, с глаз долой, приняла, я так понимаю, твоя жена, да? И ты, конечно, согласился! – выпалила я, даже не стараясь укрыть сквозившую в голосе обиду.
– Прекрати нудить, – ответил отец, хотя это скорее походило на рык, нежели на голос. – Своим поступком ты сама дала понять, что не хочешь быть частью нашей семьи.
Частью семьи? Господи, да когда я ею была-то? Возмущение вскипело во мне с такой яростной силой, что меня бросило в жар. О каком таком поступке он говорит? Неужели он имеет в виду мой побег? Кажется, он совсем забыл причину, которая побудила меня убежать. А может быть, он вовсе не считает ужасным то, что залепил своей дочери пощечину такой силы, что я не удержалась на ногах? Это предположение кольнуло сердце ледяной иглой боли. Только эта боль была не физическая, а душевная, которая, по моему мнению, в сто раз хуже. Осознание того, что это сделал единственный оставшийся у меня близкий человек, было настолько невыносимым, что мне стало трудно о чем-либо думать и вообще дышать. Я пыталась себя успокоить, но все было тщетно. Эта пощечина стала для меня ножом в спину. Как же гадко на душе! И это гнетущее ощущение свинцовой тяжести в груди. Откинувшись на спинку сиденья, прерывисто вздохнула и ощутила, как по щекам снова катятся соленые слезы. Хоть я и не любила плакать при свидетелях и все свои эмоции всегда держала при себе, сейчас присутствие отца меня не сильно беспокоило.
– Господи, как я не люблю эти твои слезы, перестань реветь, – подал голос с водительского сиденья отец.
Стрелка спидометра между тем приближалась к отметке «сто двадцать».
– Ну тогда не смотри на меня, раз тебя так раздражают мои слезы, – парировала я, стараясь говорить как можно громче, чтобы он услышал меня сквозь свист ветра.
– Ты не будешь жить с нами под одной крышей! – вновь заговорил отец. – Мне надоели твои истерики, я хочу наконец-то иметь нормальную семью.
– Ну да, конечно. Ты, Анна и ваш общий ребенок. Я в эту идеальную картинку