то побежал к нему осведомиться, в чём дело! А тут – подозрительная личность. Извольте посмотреть, мундир располосовал, а мундир-то почти новёхонек.
– Да за что же? – с недоверием спросил Шатов. – Ведь так зря никто с ножом бросаться не станет! Вероятно, ты обидел этого китайца?
– Ни в жизнь, ваш-бродь! Действительно, бывши в разъезде, мы с Васюхновым задержали его было подле их моленной на Мандаринской дороге, да потом отпустили, потому никаких признаков к задержанию не было, а кто он такой – извольте спросить вот у этого самого Юнанки.
Юнь-Ань-О, дрожавший всеми членами своего старого тела, кинулся на колени перед Шатовым.
– Встань, встань! Зачем это? – воскликнул тот. – Ты лучше скажи мне, обидел тебя этот казак, да?
– Нет, капитан, нет! – только и смог пролепетать тот. – Он меня не обидел…
– Тогда, может быть, он обидел твоего гостя? Ты говори, не бойся…
– И его не обижал…
– Тогда я не понимаю, в чём дело? Что же у вас такое случилось? За что же твой гость хотел ударить его ножом?
– Я… я не знаю…
– Решительно понять ничего нельзя… Твоя дочь встретила меня, перепуганная, плачущая; она просила меня вернуть вот его, не допускать в твой дом; она говорила, и я мог понять, что тебя собираются убить…
– Нет, нет, – твердил одно и то же Юнь-Ань-О.
– Ну, тогда я уже не знаю! Ты, – обратился Шатов к казаку. – Доложи о случившемся с тобою по начальству, а я подтвержу твоё донесение.
– Слушаю, ваш-бродь! Дозвольте просить.
– Что ещё?
– Прикажите вот этому самому Юнанке отдать грамотку, которую он от меня взял.
– Какую грамотку?
– Китайскую, ваш-бродь. Надо её по начальству представить, потому что, видимо, здесь дело нечисто.
– Ты слышишь? – взглянул Шагов на Юнь-Ань-О. – Он говорит, что ты у него что-то взял.
Старик так и затрясся.
– Нет, нет! – как эхо, повторял он.
– Тогда, ваш-бродь, дозвольте его в полицию отвести. Дружба – дружбой, а служба службой!.. Он, как грамотку брал от меня, весь позеленел ажно… Видится, там что-то неладное прописано.
– А ты сам её где взял?
– В моленной ихней на дороге. Думал в станицу послать, братниным ребятам позабавиться. А теперь вижу, дело нечисто. Добром, Юнанка, отдавай, не то сволоку ведь!
Юнь-Ань-О понял, что отпирательство и сопротивление ни к чему не приведут. Дрожащими руками достал он из-за пазухи послание Дракона и передал Зинченко. При этом лицо старика выражало такое отчаяние, что и Шатову, и казаку стало его жаль.
– Она самая! – воскликнул Зинченко. – Да ты, брат, не рюмься! Ежели тут ничего нет, так я тебе завтра же её назад принесу… Владей на здоровье! Мне ведь этого добра не жалко!
Шатов между тем поднялся со стула.
– Прощай, старик, – сказал он. – Я пришёл к тебе по зову твоей дочери, желая помочь. Ты, очевидно, не хочешь говорить, в чём дело, мне же кажется, что во всём этом и в твоём поведении также кроется какая-то загадка.