старосты, защищая его. Ноги будто сами несли ее, она сделала шаг вперед, прямо к волку. Тот перестал рычать и уставился на нее немигающим взглядом. Будто во сне, Есения подняла руку, когда Игорь наконец очнулся и зашипел ей на ухо:
– Ты что делаешь, идиотка? Он тебе руку откусит!
Но на Есению вдруг сошло абсолютное спокойствие. Она поднесла руку к волчьей морде, почему-то зная, что он ее не тронет. Однако она не ожидала того, что произойдет: волк прижался к ее ладони, будто требуя ласки.
– Ты – ведьма! Проклятая! – в ужасе вскрикнул Игорь и со всех ног бросился бежать назад к костру.
Странно, но Есения еще никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем с этим волком. Он посмотрел на нее и, не зло рыкнув, медленно пошел обратно в лес, где растворился в ночи.
Есения шла обратно к площади как во сне. То, что случилось, просто не могло произойти. Конечно, животные всегда ее слушались, она хорошо управлялась с ними, но чтобы дикий волк прижался к ее руке – нет, это явно был сон. Но недолго ей было пребывать в раздумьях. Едва Есения вышла к костру, то увидела, как странно все смотрят на нее. «Быстро расходятся новости», – мрачно подумала она. Сердце ее замерло, когда среди жителей деревни Есения увидела мать, что смотрела на нее с разочарованием. Есения подошла к ней, и единственное, что мать смогла вымолвить, было:
– Домой. Быстро.
Глава 2
Есения была наказана. С того дня, как она сбежала на праздник, мать запретила ей выходить из дома, даже в лес за травами. Она почти не разговаривала с Есенией, только время от времени бормотала себе под нос про глупых девчонок, что никогда не слушают своих мам.
Есения понимала, что разочаровала ее, но все-таки наказание было слишком суровым. Мать больше не отлучалась из дома надолго, и Есения знала, что теперь за ней следить будут еще пристальнее. Только Оратай стал ей компанией, верный друг, что никогда не предаст.
Не то чтобы ей очень уж хотелось выходить из дома. После истории в лесу половина деревни ее побаивалась, шепот: «Проклятая!» – доносился до нее со всех сторон. Оставшаяся же половина показывала пальцем, ведь Игорь все представил так, будто это она к нему приставала.
Он рассказывал всем леденящую душу историю, что она, мол, заманила его в лес, набросилась на него, а когда он пытался вырваться, натравила на него дикого волка. «Да, раненая мужская гордость и не такие истории выдумывает», – размышляла Есения. Любовного увлечения Игорем после этого как ни бывало. Ей были неприятны все эти пересуды, но по сравнению с угрюмым молчанием матери они не сильно ее задевали.
Мать и так говорила немного, а теперь их трапезы проходили в полном молчании. На четвертый день Есения не выдержала и спросила:
– Ты теперь со мной никогда не будешь разговаривать? Я же извинилась, мне стыдно, что я сбежала, хотя ты мне и запретила! Я что, буду теперь дома до скончания веков сидеть?
Мать продолжала есть, не поднимая глаз. Есения взорвалась:
– Тебе не кажется, что ты уже достаточно меня