свою прятку и осторожно присела рядом. Материна рука неуверенно, вслепую огладила ее волосы.
– Значит, хочешь идти в мастера?
Эльга сначала мотнула головой, а затем кивнула.
– Я не могу тебе запретить, – с неживой улыбкой сказала мать. – И отец не может. Это давнее правило. Но мастерство… Мастера – одинокие люди.
– Я буду вас навещать, – сказала Эльга.
– Конечно. – Мать вздохнула. – Конечно, будешь. Пока это не станет тебе в тягость.
– Вот еще! Может, меня и не возьмут вовсе.
– Может быть… – Мать потеребила прядки у Эльги за ухом, странным, пустым взглядом уставившись на крышу дровяного сарая. – Ты уже выбрала, каким мастером хочешь стать? Переучиться будет уже нельзя, знаешь?
– Совсем-совсем?
– Да.
Мать повернула к себе Эльгино лицо, вглядываясь в него с непонятной жадностью.
– Я хочу стать мастером листьев, – произнесла Эльга, вдруг осознав, что да, именно это и есть ее самое искренние, самое страстное желание.
Несмотря на то что Унисса Мару ей совсем не нравилась.
Утром Эльгу разбудил отец, серьезный, хмурый, в чистых штанах, рубахе и короткой куртке с вышивкой. Тронул за плечо, убрал прядку со лба.
– Одевайся, – сказал он. – Скоро идти.
На краю кровати ее ждало платье, которое она до этого надевала всего раз, на свадьбу старшей сестры.
Эльга здорово удивилась, когда обнаружила, что и сестра, живущая на другом конце деревни, тоже здесь, причем не одна, а с мужем. Так что завтракали торжественно, впятером. Вместо каши был пирог и половина жареной курицы.
Ели тихо, сестра Тойма шмыгала носом, и у Эльги сложилось впечатление, что она присутствует чуть ли не на собственных поминках.
Ей стало тревожно, и она сказала:
– Вы что? Я же не умерла!
Мать улыбнулась ей, подложив ладонь под морщинистую щеку. Отец хмыкнул. Тоймин муж почему-то замер с куриной костью в зубах, а сама Тойма выдавила дрожащим голосом:
– Конечно, нет, милая, конечно, нет.
– Я буду к вам приходить! – сказала Эльга. – Я обещаю!
– У мастеров слишком много дел, – вздохнула мать.
– Но я же еще не мастер! – возразила Эльга.
– Ладно, – стукнул по столу отец, – нечего!
Все засобирались и вышли во двор. На ступеньках крыльца мать развернула Эльгу к себе, посмотрела и, нагнувшись, поцеловала в щеку.
– Не серчай, если что было не так.
Глаза у Эльга набухли слезами.
– Мам, ну что ты, мам! – торопливо заговорила она, чувствуя, как катятся по щекам горячие капли. – Я могу никуда не идти! Я буду с вами!
– Нет-нет, – сказала мать, – ты все правильно делаешь.
– Мам…
Отец поймал Эльгу за руку и повел со двора. Ей осталось только оглядываться через плечо. Вот мама. Вот Тойма обняла ее.
– Пока, сестрица!
Вот мама отворачивается.
И все, все – дом повернулся облезлым боком, мелькнул бревенчатый торец, оставил памятку в сердце желтый ставень.
Почему ее губы прошептали: