я подала заявление об уходе и вызвала шквал эмоций и предложений остаться. Прежде всего, со стороны начальницы, Катерины Петровны.
– Ну, рассказывай, – провозгласила она, удобнее укореняясь в кресле. – Что там, в монастыре, происходит? («водить жалом, примериваться», – комментировала сама Катя такие моменты).
– Но… но… – промямлила я. – Делиться сокровенным не хотелось. – Если вы хотите узнать все подробности, то лучше бы вам самой туда поехать! – выпалила.
– Я, можно сказать, засылала тебя туда как разведчика, но с тобой невозможно ни о чём разговаривать. – Катя начинала злиться и тем облегчила мне задачу. – Ты – трудный человек!
– Я это знаю, – сказала я уже твёрдо, железным голосом.
– И даже не концертный!
– Тем более, могу и дома посидеть, не обязательно в «Липконцерте»!
– Нет, ты будешь работать у меня и со мной!
– Отнюдь. Пока вы будете сидеть на своём стуле-троне…
– Интересно!
– В роли Екатерины Второй, или Отелло, или кого-то ещё, кем пожелаете быть. Всё это – без меня!
– И разговариваю и придумываю постановки здесь я, а не ты!
– Точно!
Моё настроение и чувства остались при мне. И я по-прежнему боялась расплескать свою монастырскую радость. Но при этом решения уйти из «Липконцерта» не изменила.
И, куда деваться, устроилась назад, в прежнюю газету. Из огня, что называется, в полымя. Почти что «старые песни о главном», зато – с новым наполнением. Боже мой! Как всё это глупо, как глупо!
«Дорогая Татьяна! Мы просто стареем…», – написал мне на электронку игумен М. Мы вместе когда-то росли, и я воспринимала этого худенького долговязого мальчишку как брата. Его церковные перипетии и восхождения: неожиданно сбежал с последних курсов двух институтов, в которых учился, в монастырь, принятие монашества, защита кандидатской и, наконец, статус доктора богословия и статус наместника мужского монастыря в столице – мало что изменили в наших отношениях. «…Не вихляйся, живи как умеешь и, по возможности, больше бесстрастно… не кори себя и других по всякому поводу. Созидай свой дух…». Игумен М. с годами внешне превратился в солидного русского батюшку со словом твёрдым, мыслью прямой и ясной, настоящий наш «русский поп». Но для меня так и оставался тем худощавым мальчиком, с которым мы вместе разбирали прелюдии Шопена и читали русских философов… И вместе с тем была в нём некая апокалиптичность на уровне метафизики, пророчественность. С годами – всё больше.
Игумен М., мой названый брат.
II. Лирическое интермеццо
Из статьи в газету «Парадиз», колонка редактора, декабрь 20… г.
Жизнь трудна, и по ходу много возникает вопросов. Я так полагаю, что главное – жить не скучно и сердцем не очерстветь. Прилепиться к чему-то, своим идеалам, и свято в них верить. Потому что иначе собьёшься с пути, грудь стиснут тягостные предчувствия, замечешься-запаникуешь