выдержать испытание.
– И что же это за всякое?
– Всякое – это то самое, о чем по глупости и неосторожности говорят ваши родители.
– И о чем же они говорят?
– Вам перечислить? Пожалуйста, – Особист выставил ладонь и стал загибать на ней пальцы. – О том, что мы работаем как проклятые, а живем хуже нищих. О том, что мы не были готовы к войне, хотя и пели: «Броня крепка, и танки наши быстры». О том, что за победу мы заплатили слишком большой ценой, миллионами загубленных жизней. О том, что в побежденной Германии живут лучше, чем у нас, победителей. О том, что Кирова убил Сталин. О том, что в лагеря сажают невинных, а преступники гуляют на свободе… Родители говорят, а вы повторяете.
– Врешь!
– Но я же сам слышал.
– А что же твои родители?
– Мои о политике не говорят. Они работают в торговле. К тому же у меня отчим.
– А почему их не брали на фронт?
– Потому, что как ценные работники они нужны в тылу. Отца Сумарокова тоже не брали.
– А наших брали. И у них ордена…
– Что ж, их заслуг никто не отнимает. Но они говорят как враги.
– Чьи враги?
– Сами подумайте, чьи. Об этом спрашивать не надо.
– Ничьи они не враги. Все ты врешь.
– Они не враги мне, тебе, нашему двору. Но этого мало, потому что они… враги народа, – сказал Особист так, как будто на языке его случайно оказалось слово, которое он долго держал за щекой.
8
С тех пор генеральский сын Вука, Особист и Маруся, учившаяся музыке, забросили свои обычные занятия и игры, забыли взаимные обиды, упреки и капризы, перестали вздорить и ссориться по мелочам, перестали чуть что жаловаться взрослым, хныкать, гундосить и утирать притворные слезы. Теперь им было не до этого. Теперь они не устраивали бои между оловянными солдатиками, не возили по ковру грузовики и паровозы, не укладывали спать кукол, разыгрывая над ними папу и маму, а занимались куда более важными вещами, к которым получили доступ, – чужими секретами.
Разумеется, под секретами подразумевались не зарытые в землю стеклышки, хотя Вуке, Особисту, Марусе и было известно, где у кого что зарыто, и в случае необходимости они могли бы извлечь наружу подобные мнимые секреты. Но все это считалось мелочью, ерундой, пустяками, не заслуживающими внимания, они же свое бдительное внимание уделяли лишь секретам государственной важности – секретам, услышанным (подслушанным) на бревнах.
Бревнами и следовало заниматься без дураков, по-настоящему, не ограничиваясь восклицаниями: «Ах, он такое сказал!» – «Ах, она такое сказала!» – и не делая при этом страшные глаза, а проводя тщательное дознание, вникая, сличая, сопоставляя ради одной цели – установления истины.
Таким образом ими было точно установлено, кто жаловался на плохую, нищенскую жизнь, кто критиковал командование за неподготовленность к войне, кто воспевал счастливую жизнь в Германии, кто клеветал на товарища Сталина, кто оплакивал якобы невинных узников лагерей. Ради большей точности они проверяли имевшиеся