которое стало величайшей тайной в истории мировой авиации»…
Пашка читал и будто смотрел захватывающее кино. В его ушах, словно в наушниках, звучали испуганные голоса молодых летчиков. Под ними был бескрайний свинцовый океан и ни намека на хоть какой-нибудь клочок земли. Они потерялись! Все пять экипажей. Ни у кого навигационные приборы не работают. Топливо заканчивается! Паника.
Командир звена Тейлор кричит диспетчеру:
– У нас аварийная обстановка! Очевидно, мы сбились с курса. Мы не видим земли… повторяю… мы не видим земли. Мы не знаем, где сейчас находимся. Мы не знаем, где Запад. Ничего не получается… странно… Мы не можем определить направление. Даже океан выглядит не так, как обычно!..
Вскоре Тейлор замолчал навсегда. Командование отправило на поиски разведывательный самолет «Маринер», но и он исчез. Была начата полномасштабная поисковая операция: более трехсот самолетов и кораблей прочесывали каждый квадрат воды и неба, где могли быть «Эвенджеры» и «Маринер», но тщетно…
Пашка сидел, ошарашенный прочитанным и «увиденным», переворачивал вырезку за вырезкой и все больше понимал, что то, о чем он сейчас читает, есть суть чего-то одного, непознанного – Великого! Но ЧЕГО?..
В следующей газетной вырезке скупо сообщалось: «Исследователи из Саутгемптонского университета в Великобритании предположили, что причиной кораблекрушений в Бермудском треугольнике были тридцатиметровые “волны-убийцы”…»
Пашка покачал головой: «Волны волнами, это о кораблях. А как и куда исчезают самолеты? До их высоты волнам ну никак не добраться. Что-то не то». Интуитивно он чувствовал, что ответ где-то рядом – руку протяни!..
Глава пятнадцатая
Пашка вышел из метро. Огляделся…
Вечер. Машины бесконечным разноцветным караваном с монотонным гулом тянулись к местам ночевок.
Люди, опустив уставшие плечи, брели к остановкам автобусов, исчезали в подземных переходах и за вертлявыми дверями метро. Обыкновенная московская жизнь угасающего, почти прожитого дня.
Пашка покрутил головой. Домой не хотелось. На противоположной стороне высилась стеклянная громада цирка, где прошло его детство и юность. Всё было там. Бесконечные репетиции, первый выход на профессиональный манеж, поздравления с выигранными международными конкурсами, первые сердечные увлечения. Пенсия родителей. Уход Костюка. Увольнение Пашки из этого цирка по собственному желанию. Хотя большого желания тогда не было – так легла карта. Не игральная. Скорее – контурная. Где очертания жизненных берегов были обозначены хитросплетениями людских взаимоотношений. Пашка сторонился подобного, избегал цирковой «кухни». Его интересовал только манеж. Когда же пришло время выбирать, за кого он: за «красных» или за «белых», Пашка определился: «Иду к батьке Махно». И написал заявление…
Вдруг неудержимо потянуло к цирку. Подземным переходом он перебежал на его сторону. Прошелся вдоль неработающих фонтанов. Потрогал рукой озябшую,