приходилось туго. Переводчик фирмы и знающие английский язык штурманы был задействованы в переговорах, проходивших в капитанской каюте, я же изучал только немецкий и вряд ли мог Иванычу помочь.
Но старый морячина не растерялся. Поскольку речь шла о том, что на палубе надо срезать, а что оставить, Иваныч, тыча указующим перстом в предмет, говорил либо: «это – йес», либо: «а это – на х…»
Араб, делая пометки мелом на палубе, послушно за ним повторял: «Уи, мсье, это на х…» – и записывал в книжку.
Языковый барьер был блестяще преодолён. А мастер, поясняя на следующий день рабочим, что надо срезать, с неподражаемым марсельским акцентом повторял понравившееся русское выражение.
Надо сказать, что к концу полугодичного ремонта взаимопроникновение языковых культур достигло максимума, а словарный запас французских докеров и наших моряков существенно обогатился.
Байки из времён югославского ремонта
Я сижу в кают-компании и вяло пишу гуашью на кумаче лозунг:
«Выполним план ремонта на 150 %!».
Писать и рисовать всякую всячину – это моё старое, ещё с института, хобби, которое постоянно эксплуатируется помполитом Леонтьичем в своих корыстных, далеко идущих политических целях.
Рядом на диване, закинув руки за голову, лениво возлежит Динко – заводской пожарник Дино Козулич (мы его зовём для удобства Козлевичем), мой постоянный оппонент по политическим спорам. Динко – внешне типичный представитель местной «отрицаловки», основное кредо его декларируется им весьма незамысловато: «Найглавнейше в жиче ест пича, фича и новци, а политика – то е курво!», что в вольном переводе с сербохорватского означает, что главнейшее в жизни – это женщины, машины и деньги, а политика – дело весьма нехорошее.
Он носит курчавую бороду и длинные волосы. Динко очень интересуется Россией, неплохо говорит по-русски и активно осваивает нашу ненормативную лексику, коей обильно уснащается разговорная речь моряков танкера во время ремонта. Надо сказать, что Динко достиг на этом поприще немалых успехов и уже активно вступает в диалоги с нашим боцманом, потрясая своих соплеменников незаурядными познаниями.
Дело в том, что сербохорватская матерщина выглядит на фоне нашей очень бледно и невыразительно и зачастую слабо доходит до объекта воздействия. Динко же, гоняя нерадивых сварщиков, роняющих искры где попало, выражался по-русски хотя и с акцентом, но очень доходчиво и, что для гордых горцев немаловажно, необидно.
А ещё он страсть как любит задавать всякие каверзные вопросы.
– Доктор, а как можно план выполнить на сто пятьдесят процентов? – невинным голосом, глядя в подволок, интересуется Динко. Опять какую-то пакость готовит Козлевич, не иначе.
– Ну как, как! Поднапрячься, изыскать внутренние резервы! – отвечаю.
– А откуда могут быть резервы? – нездорово оживляется он. – У нас же всё рассчитано. Вот тебе на каюту надо ровно шесть квадратных метров линолеума,