черноморскую воду.
Им повезло буквально во всем.
И в том, что их баржа не получила снаряд ниже ватерлинии.
И в том, что они поймали противодесантного ежа, когда до берега было уже рукой подать. Длины сходней как раз хватило, чтобы перекрыть самый опасный район с глубинами полтора-два метра – там их желтый «Стюарт» навсегда заглох бы, наглотавшись горькой воды.
– Вперед на малом ходу! – распорядился Обухов.
Танк радостно заревел и, мощно содрогаясь, двинулся к сходням.
Снаряд немецкой зенитки пробил палубу ровно там, где «тридцать первый» был секунду назад. Еще одно везение. Но почему бы и нет, ведь 31 это 13 наоборот!
Сориентироваться на берегу было невозможно.
Исчезла даже та мнимая ясность, которая существовала, когда Обухов смотрел на вражеские позиции с моря, высунувшись из башенного люка.
Он приказал мехводу включить фары. Но тут же отменил приказание – побоялся, что на яркий свет немецкая зенитка пришлет свой увесистый восьмидесятивосьмимиллиметровый гостинец.
«Нам бы только до танков ихних добраться, и дело пойдет!» – вспомнил Обухов слова наводчика Леонова, а ведь еще смеялись над ними.
В самом деле, «до танков» теперь не отказался бы добраться и сам Обухов. Почему?
Да потому что ему до чертиков хотелось видеть цели!
Реальные цели!
По которым можно бить бронебойными, как учили!
А в хмельной круговерти ночного боя, когда враг невидим за брустверами и маскировочными сетями, много ли навоюешь?
Обухов видел, как слева от них два танка попытались продвинуться вглубь берега. Но совсем скоро затихли оба, получив по снаряду каждый.
– Спрячься за подбитыми танками, – приказал Обухов мехводу. И, чтобы экипаж не думал, что он трусит, пояснил: – Иначе нас сожгут.
Бой не ладился… Но это не значило, что он, старший сержант Обухов, должен был просидеть остаток ночи как просватанная девица – в безделье и мечтаниях!
Надо было действовать.
Но чтобы действовать, требовалось оценить обстановку, а сделать это изнутри машины, через танковый перископ, было ну никак невозможно!
Задержав дыхание, будто ныряльщик, командир резко толкнул вверх люк и каким-то нечеловеческим, змеиноподобным движением выскользнул из него на башню. А с башни тотчас стек, миновав зенитный пулемет, на горячую решетку моторно-трансмиссионного отсека.
Обухов уже собирался спуститься на землю, но в последний миг удержался: на его памяти два командира экипажей погибли вот так же, на минах. (В том, что берег здесь наверняка заминирован противопехотными, Обухов не сомневался.)
Так что сержант остался лежать на танке, за башней.
Вокруг рвались минометные мины.
Осколки с жужжанием подлетали к танку, похожие на огромных жуков-хрущей, и с нехорошим стуком бились о броню. Любой из них мог убить сержанта наповал.
Но все это были сущие пустяки по сравнению с главным: теперь Обухов видел.
Видел все совершенно отчетливо.