Никто ж не говорит об даром…
Уходят.
Валентина делает несколько шагов.
Останавливается. Внимательно оглядывает все
части сцены, так, будто видит их впервые.
ВАЛЕНТИНА (едва слышно). Любите ли вы театр так, как я люблю его…
Подходит к парталу. Гладит его.
ВАЛЕНТИНА (с комичной патетикой). Любите ли вы театр так, как я люблю его?!
Бродит по сцене, повторяя одну и ту же фразу на
разные лады.
За ее спиной появляется Каратыгин. Он в костюме
медвежонка.
КАРАТЫГИН (с улыбкой). Слышу я, девица,
Слезную жалобу.
Горе-то слышится,
Правда-то видится,
Толку-то, милая,
Мало-малехонько.
Сказывай по-ряду,
Что и как деялось,
Чем ты обижена,
Кем опозорена!
ВАЛЕНТИНА (улыбается в ответ, принимает игру).
Дай-ко, спрошу тебя,
Батюшко, светлый царь,
Клятвы-то слушать ли,
В совесть-то верить ли,
Али уж в людях-то
Вовсе извериться?
КАРАТЫГИН. Да-а, давненько мы эту пьесу-то игрывали. А вот все в памяти хранишь. Умничка. А о чем это ты кручинилась тут в одиночестве?
ВАЛЕНТИНА. О чем? О том, что Александр Николаевич Островский здесь больше не прописан. О том, что в этом театре нам больше не придется прожить ни «Снегурочку», ни «Грозу»… Ни-че-го.
КАРАТЫГИН. Ах, вот ты о чем.
ВАЛЕНТИНА. Андрей Васильевич, да вы просто не представляете, что случилось… Я даже боюсь вам об этом говорить. Это чудовищно!
КАРАТЫГИН. Что театр, так сказать, перепрофилируют?
ВАЛЕНТИНА. Да! Вы знаете?!
КАРАТЫГИН. Свершилось все, раскрылось до конца!
О свет! В последний раз тебя я вижу…
ВАЛЕНТИНА. И что? И как же вы?!
КАРАТЫГИН. Да что же тут поделаешь, душенька? Ужель это только с нами так? Ну, ежели люди возжелали видеть себя рыночным обществом, не творческим, а рыночным, что ж тут поделаешь? Вот, когда бы в этом зале пребывали люди, ты могла бы их спросить: «Желаете ли вы творить, созидать, ткать, возделывать некие эфемерные светозарные вертограды для ваших душ?» «Нет! Нет! – воскликнули бы они в ответ тебе. – Мы хотим торговать. Мы хотим обилия вкусной пищи. Хотим цветных нарядов. Хотим игривых шуток. Хотим оглушающей музыки. Хотим самых ослепительных красок… Чтобы задушить тоненький слабенький, но такой настырный голосок какой-то непонятной тоски…»
ВАЛЕНТИНА. Андрей Васильевич…
КАРАТЫГИН. Так отнесись к ним с чувством, с состраданием. Оставь их в покое. Им тяжело живется, они страдают, они болеют.
ВАЛЕНТИНА. Но… Боже мой! Да нет… Да нельзя же так! Вот вы, вы всю жизнь в театре. Что вы будете делать? Для чего жить?!
КАРАТЫГИН. Что ж… Во-первых, я человек немолодой. А потом – у меня имеется дача. Ну, дача – это громко сказано. Садовый участок. Пять соток. Нет, безусловно, я понимаю, что сад такой площади вряд ли сможет содержать семью. Но я займусь пчеловодством. Поставлю