откуда-то из темноты, затем, зло пиная подворачивающийся под ноги хлам, выбирается на свет, держа в руках стул). Та чё… Уже одиннадцатый час. (Смотрит, где бы пристроить стул). Да это… Натан Фридманович собирает. Перед генеральной хочет чего-то сказать. Здрасьте, теть Кать.
ТЕТЯ КАТЯ. Так это ж когда. В двенадцать! А сейчас еще-то…
БОГДАН. Ну… Подожду. (Усаживается на стул. Достает из карманов какую-то мелочь, начинает ее пересчитывать). Все равно… Денег – вон… Так бы хоть можно было… Не знаю… Да если бы деньги, так можно было бы хоть и на море смотнуться. Покататься вдоль вечнозеленого берега на белом кораблике с поэтическим именем «Белая акация»…или «Актиния»…
ТЕТЯ КАТЯ. Передавали, что раньше мегаяхтой называли яхту, ежели пятьдесят метров была. А теперь не то, теперь, если хочешь мегаяхту купить, то должна быть семьдесят метров. А лучше – так и сто.
БОГДАН. Теть Кать, вы меня пугаете.
ТЕТЯ КАТЯ. Больно ты пугливый. Вот и фамилия у тебя такая – Нетудыхатка. Жениться тебе надо, вот что.
Мелочь высыпается из руки Богдана и с отчаянным
звоном, умноженным пустотой пространства, скачет
по полу сцены.
БОГДАН. Теть Кать, что я вам плохого сделал?!
ТЕТЯ КАТЯ. А что ты сделал? Ничего не сделал.
БОГДАН. Так за что вы мне такого желаете? Я уже имел удовольствие. Было очень интересно. Больше не хочется.
ТЕТЯ КАТЯ. Ой, а мне-то нравилось, как вы вместе в спектаклях представлялись. Я всегда смотрела. Ой, хорошо представлялись! Хотя Анжелка твоя, конечно, девушкой была злобчивой…
БОГДАН. Злобчивой… Само зло! Олицетворенное.
ТЕТЯ КАТЯ. А может, и того… не распробовал.
БОГДАН. Да нет, теть Кать, очень даже распробовал. (Собирает с пола мелочь). Вот уже который год, домой приходишь, да как вспомнишь, что и там ее нет, и тут ее нет, так… так просто чувствуешь, что счастьем дышишь.
ТЕТЯ КАТЯ. Чтобы вы всегда были уверены в свежести дыхания везде и всюду, – ополаскиватель «Колгейт-плакс». Двенадцать часов защиты от бактерий и свежее дыхание надолго. Рекомендация стоматологов.
Богдан с изумлением смотрит на свою визави. А та
ничтоже сумняшеся продолжает работу. Чавкает,
шлепает мокрая трепка. Издали доносится
мявканье голодной кошки… Тетя Катя
выпрямляется, кричит куда-то вверх.
ТЕТЯ КАТЯ. Аю, Петрович, здеся ты?!
Тихим невнятным ворчанием отвечает ей темнота,
– и становится понятно, что помимо этих двоих
сумеречное пространство приючает еще какие-то
существования.
ТЕТЯ КАТЯ, Петрович, ты того, сюда фонарь включи! А тот выключи! Выключи тот! Правильно, я ж и говорю тоже, что экономика… Экономия… Туда выключи! А сюда включи. Да, а то ж не вижу ничего.
Слова уборщицы сопровождаются почти
мистическим миганием фонарей, пока один из них,
наконец, не высвечивает