новое пространство,
За каждой смертью – новой жизни след.
И коим ни было судьбы коварство,
Шанс есть всегда: во тьме увидеть свет.
В час испытаний, час нужды, час жажды,
Когда на полпути закроются глаза,
Терпенье прояви, и ты поймёшь однажды:
И в самый жаркий день случается гроза.
Так мы с тобой, друг друга отпуская,
Стояли в тишине на рубеже миров,
И будто провожая птичью стаю,
Простились взглядом и без лишних слов.
«Ein neuer Raum hinter jeder Tür…»
Ein neuer Raum hinter jeder Tür,[9]
ein neues Leben nach jedem Tod.
Wenn das Schicksal greift nach dir,
schau nach dem Licht in dunkelster Not.
Wirst du geprüft, das Wasser schmeckt bitter,
öffnest die Augen du nur noch schwer,
dann bringt der heißeste Tag ein Gewitter,
eines Tages erschließt es sich dir.
Du und ich, wir müssen loslassen,
stehen schweigend am Abgrund, der Vorhang fällt.
Einen fliegenden Vogel kann man nicht fassen,
doch wir sehen uns wieder, in der Mitte der Welt.
«Сегодня ночь окутана тобой…»
Сегодня ночь окутана тобой…
Чикаго спит, уснув довольно рано,
И ощутим под строгою Луной
Лишь запах вод ночного Мичига́на[10].
Остывший дым из почерневших труб,
Октябрьское небо застилая,
Был неподвижен, как замерший труп,
По чьим следам плелась собачья стая.
Мигал огнями взлетных Мидуэй[11].
Мы пили виски, согревая кости.
Когда ты обронила: "Эниуэй[12]",
На перекрёстке 62-ой и Остин.
И словно в подтвержденье этих слов
Нечаянно улыбкой одарила,
Как хищник, обнажая ряд зубов,
Для демонстрации возможной силы.
"Как мило, знаешь, – говорила ты
(хоть это было больно и обидно), —
Что ни одной твоей черты
Я не найду у будущего сына.
Что все свои тревоги и грехи
Оставлю здесь, где шелест листопада,
И боле не прочтёт твои стихи
Тобою убиенная Паллада[13]".
А вслед словам бежали облака,
Хватая лапами верхушки небоскребов,
Сжимал я злость за уголками рта:
Объект твоих насмешек и укоров.
Сегодня ночь опутана тобой,
А лунный диск, как воин без забрала,
Единственный свидетель встречи той,
Где ты меня кляла и целовала…
Зеркало
В старинной раме зеркало стояло,
Храня все то, что отражалось в нем.
Скучая ныне, оттого, что мало
Людей смотрело в ледяной проем.
Оно в себе хранило эпизоды
О кайзерских[14] далеких временах,
Когда пред ним придворные особы
Кружили, словно были на балах.
В него смотрели фрейлины[15] и сэры,
Месье зашедший в гости как-то раз,
И дети, энергичные без меры,
Пугались часто собственных гримас.
Его потом завешивали трижды,
И старый мэр, испытывая страх,
Увидеть в нем, кого любил при жизни,
Продал его на городских торгах.
И вот оно