настежь.
– Вот, доставили врага народа, товарищ майор, – сказал он с самодовольной усмешкой.
В коридоре, чуть ссутулившись, с отведёнными за спину руками, стоял Ярошенко. Позади него застыл конвойный с винтовкой на плече.
– Заводите, – бросил негромко Кривошеев.
Бражников с силой ткнул арестованного кулаком между лопаток. Ярошенко согнулся от удара и, споткнувшись, резко подался вперед, но на ногах всё же удержался, не упал.
Остановившись в шаге от стола, за которым восседал Кривошеев, арестант пристально посмотрел на него, сразу узнал и презрительно усмехнулся. Лицо узника было в кровоподтёках и ссадинах.
– Это ты его так…разрисовал? – спросил Кривошеев, зная о неудержимой страсти Бражникова к побоям и издевательствам над арестантами.
– Дак… это… сопротивление он оказал при задержании, вражеская морда, – хищно осклабился Бражников. – Убегнуть хотел, вот и пришлось погладить пару раз по харе. Пожурить за провинность, так сказать, вместо причитающегося расстрела. Благодарить меня ещё должен, хохлацкая рожа, за это… как его? гуманное отношение к личности, вот!
– Ну, ну, гуманист хренов! – недовольно выговорил Кривошеев. – С таким лицом ему скоро предстоит явиться перед судом «тройки». Ты не подумал об этом?
– До суда две недели, не меньше, товарищ майор. Фингалы сойдут к тому времени, а убегать от меня он больше не будет.
– Свободен, Бражников, – Кривошеев брезгливо поморщился.
– Слушаюсь! – самодовольным голосом произнёс «гуманист» и покинул кабинет, почему-то необычно тихо затворив за собой дверь. Конвойный остался стоять в коридоре.
– Ну, здравствуй, Марк Сидорович, – вкрадчиво проговорил Кривошеев. – Присаживайся, поговорим по душам. Как я полагаю, не ожидал такой встречи?
Арестованный посмотрел по сторонам, будто пытаясь что-то отыскать взглядом, и только потом неторопливо присел на предложенный стул. Усталое лицо со следами побоев не выражало никаких эмоций, оно выглядело изнурённым и равнодушным.
– Ты не хочешь поздороваться со мной? – с насмешкой спросил Кривошеев. – На рукопожатие не претендую – понимаю: самолюбие не позволяет. А просто пожелать здравия друг другу при встрече тоже не в твоих правилах? Разве христианская вера не позволяет верующим этого делать?
На лице следователя появилась притворная любезность. Со стороны могло показаться, что он искренно сожалеет о случившемся и сочувствует арестованному.
Марк Ярошенко продолжал молчать, при этом держал голову прямо, взгляда не отводил.
– Неужели тебе совсем нечего сказать мне? Всё-таки, шесть с половиной годков утекло с последней нашей встречи. Много воды утекло за это время. Расскажи, как жил, о чём думал все эти годы? Поделись впечатлениями о суровом Урале, ты же любишь философствовать.
– Зря стараешься, Афанасий Дормидонтович, – глухим, невзрачным голосом проговорил арестант. – Спрашивай, что требуется