Марком стояли два милиционера, один из которых был Бражников, как потом выяснилось. Без объяснений он схватил Марка за рукав рубахи и рывком вытащил в коридор.
– Пошли, – рявкнул Бражников, и ткнул Ярошенко кулаком между лопаток. – Ты арестован!
– Дайте хоть одеться, – сказал Марк. – Не босиком же я пойду, в самом деле.
– Пусть оденется, – робко обронил офицер своему подчинённому, сделав ударение на первом слове, и от этого его обращение прозвучало, как просьба, а не приказ старшего по званию. По голосу чувствовалось, что при арестах верховодит Бражников, а вовсе не офицер, как требует того служебная иерархия.
– Не околеет, кулацкое отродье, – злобно прошипел Бражников, но остановился.
В этот момент заголосила, завыла волчицей жена Марка. Она в два прыжка подскочила к вешалке, сдернула с крючка брюки и пиджак, подхватила сапоги и опрометью бросилась к мужу. Бражников нехотя отступил на шаг в сторону, позволил арестованному лишь обуться на босу ногу.
– Пшёл! – опять рявкнул он, однако на сей раз его кулак не прошёлся по спине арестованного.
Рыдающая Евдоха, не способная вымолвить ни слова, задыхаясь от всхлипываний и судорожно глотая воздух, протянула мужу одежду. Он взял пиджак и брюки, скрутил валиком и сунул под мышку. Уже на ходу сказал жене:
– Прощай, Евдоха, и береги детей. Чует моё сердце, не скоро я к вам вернусь…
Фрося и Ваня спали крепким сном, а четырнадцатилетняя Васса все-таки пробудилась от истеричного рыдания матери. Она осторожно отдёрнула штору и выглянула в родительскую половину. На детском лице отражался испуг. Не понимая со сна, что происходит, Васса прошагала к распахнутой настежь двери. Увидев в коридоре двух милиционеров и отца, шагающего в нижнем белье, она сообразила, что случилось, и закричала:
– Папа! Папочка! Подожди, я с тобой!
Дочь нырнула босыми ногами в галоши и побежала за отцом. Мать упала на колени посредине коридора, и, раскачиваясь вперёд – назад, причитала со стоном:
– Марочко, родной мой… как же теперь без тебя? Что ж они с нами сделали? Разве мы враги? Какой же ты враг, Марочко? Любимый мой!
Васса прошмыгнула мимо матери и помчалась догонять милиционеров с отцом. Настигнув конвой, она пристроилась позади офицера, и, размазывая кулаком слёзы на лице, принялась канючить:
– Дяденька милиционер, отпустите моего папу. Он ни в чём не виноват, за что вы его арестовали? Мы же помрём без него, дяденька милиционер, я вас очень прошу: отпустите папу!
– Ступай домой, девочка, – не выдерживая причитаний, проговорил офицер. – Ничего с твоим папой не произойдёт. Он побудет у нас… некоторое время и вернётся. Иди домой.
– И, правда, доченька, возвращайся в барак. Проводила меня немножко и хватит, застудишься ещё, – обратился Марк к дочери.
Васса не верила ни единому слову милиционера и продолжала плестись за конвоем, с детской наивностью полагая, что сможет разжалобить его.
– Дяденька милиционер, верните нам папу, нам будет очень плохо без него! Пожалуйста,