А я что говорил? Разобрались бы мы с твоим отцом, коли дело вели бы люди без этой… как её…взятости, был бы он до сей поры председателем в Ерошино. Хотя, вряд ли. На войну бы упросился у партийного начальства. Он всегда шёл туды, где по грудь, а не по щиколотку, по отмели не шагал, да!
Дедок, казалось, выговорился и замолчал. Молчала и Варвара. Она думала об отце. В её памяти отец остался весёлым и неунывающим. Последний раз она видела его за два года до ареста, когда они с мужем приезжали в Ерошино погостить. Сейчас она попыталась представить на миг, как такой же вот человек в милицейской форме, как рядом сидящий попутчик, в тридцать седьмом году уводил под конвоем её отца. Варвара непроизвольно поёжилась, будто её температурило.
Потом её мысли перебежали к фамильным драгоценностям, которые она вывезла из блокадного Ленинграда, и которые хранились сейчас у неё на дне сумочки. Она и подсела-то поближе к этому неулыбчивому сотруднику НКВД с единственной целью, чтобы обезопасить себя от случайных вагонных воришек. Если бы не дорогие серёжки свекрови, да кулон, которые та достала из шкатулки перед смертью и передала ей, Варвара никогда бы не отваживалась сесть на одну лавку с милиционером. Она побаивалась человека в милицейской форме.
– Позвольте полюбопытствовать о вашем чине-звании, – напомнил о себе после длительной паузы дед Федот.
– Для чего тебе это знать? – недовольным голосом спросил Кривошеев, пристально вглядываясь в лицо старика.
– Уж шибко любопытно мне, каким войском командовал бы ты, случись быть на фронте? Полк бы повёл в бой с немцем, аль только роту?
Услышав провокационный вопрос, как ему показалось, Кривошеев не сразу нашёлся, что ответить. Подобная мысль ему и самому не одиножды приходила в голову. Но каждый раз он отгонял её прочь, скорчив лицо, как от зубной боли. Афанасий Дормидонтович страшился представить себя на передовой. Конечно, никто бы не доверил ему командовать даже взводом, ведь у него не было ни военного образования, ни командирского опыта времён гражданской войны. В ЧК он пришёл рядовым красноармейцем, и только потом получил образование. Кем он мог стать на фронте в звании старшего офицера НКВД, трудно было представить. Особистов там и без него хватало.
– Не задумывался я как-то об этом, – нашёлся, что ответить Кривошеев. – Служу по принципу: какой пост партия мне доверит, на том и буду нести службу. Добросовестно и с полной отдачей сил.
– А вот, коли бы добровольцем вдруг стался? – не унимался дедок.
– По доброй воле отправиться на фронт я не могу, поскольку меня не отпускает начальство, – соврал Афанасий Дормидонтович, чтобы отвязаться от чрезмерно любопытного старика, и отвёл взгляд в сторону. – Говорят, пока я нужнее на другом рубеже.
– Ну-да, ну-да, нужнее, а как же? – закивал головой старик Воробьёв, пряча в куцей бородке ехидную усмешку. – Вы, случаем, не до Коноши едете?
– Ты, дед, не шпион ли? – прошипел Кривошеев, чувствуя, как где-то внутри