не будет исхода,
А шаги за спиною так гулко,
Это время куда-то уходит.
Май и август, пожара стихия,
И на Невском столкнулись Поэты.
И еще им приснится Россия,
И соната в контексте сонета.
И поэмы оборванной снова
Слышу строчки откуда-то с неба,
И последнюю песнь Гумилева,
Эта маска – белее он снега.
Только буря внезапно стихает,
И мираж корабля над Невою.
Это бездна их всех увлекает,
В неизвестность ведет за собою.
Незнакомка или Кармен?
Тень незнакомки в сумерках прекрасна.
И в этом танце движется душа.
Раздета ли – одета, нам не ясно.
Но только видно – дивно хороша.
Она металась, плакала, смеялась.
И смех порой похож ее на стон.
Вот так и в нашей памяти осталась,
А кто-то говорил мне: – Это он.
Но кто, и что такое натворил он.
Что женщина, взлетая, танцевала.
Любил ее небрежно, не любил ли.
Она его уже не узнавала.
В тумане было одиноко – зябко,
В обмане этом скрыта вечно боль.
Но кто же он, и он откуда взялся.
О, незнакомка, что теперь с тобой.
И вновь мелькают сны и силуэты,
Над пропастью, как будто невпопад.
Никто не знает все твои секреты.
И только голос: – Он не виноват.
В печали тихо нега проступает,
И в этом танце вера и судьба.
Она тебя в ту вечность провожает,
И что там? Там Гарольдова труба.
Она зовет, она в пылу бросает.
И поднимает над бедою вновь..
И молча, незнакомка улетает.
Нам остается музыка и ночь.
Светская львица
Памяти Зинаиды Гиппиус.
Женщина, безумная гордячка,
Мне понятен каждый ваш намек
А. Блок
И снова в плену маскарада терялась во мгле.
Поэта ждала, а явился безжалостный критик.
Молчит усмехаясь. И тени бредут по земле.
– Вы слишком бледны. – Я бедна, ну чего вы молчите?
Не верит, чудак, а какое мне дело до тех,
Кто счет лишь деньгам все ведет и не знает пощады.
Я слишком бедная, и уже не пленяет успех.
О счастье мечтала, да где оно тихое счастье.
И там маскарад, и меня они ждали давно.
Капризны и немы юнцы, а глядят деловито.
И этот старик, от успеха и славы хмельной
– Да полно, профессор, все это давно позабыто,
И ваши труды, и наряды мои, это прах,
И можно в порыве страстей нынче нам обнажиться.
И стерпят, напишут. И пусть я не ведала страх,
И дико кричат, не молчат, и мы сможем забыться.
Мелькают девицы, и тают в тумане опять.
И каменный лев, все взирает на мир величаво.
– О полно, профессор, ее ли мне нынче не знать,
Но как же